Такова шпионская жизнь - Александр Эльберт

— Фальшивомонетчик? — смеется шатенка.

— Нет, что ты. Он — джентлемен. Он «делает деньги из денег и на деньгах» — это он сам так говорит.

— А про двух мам можно?

— Конечно. Я их люблю.

— Ты что, приемная?

— Нет, просто они никому не говорят правду. Даже папа не знает.

— Что папа не знает, ты говоришь загадками, я ничего не понимаю.

— Так я и сама знаю только, что они обе спали с папой, одновременно забеременели от него и одновременно, в один день родили двух девочек. Только одна родилась мертвой, а другая — это я. Правду знала только акушерка, но папа купил ей домик около нас в подарок за молчание. А я похожа на папу. Поняла?

— Две мамы — это замечательно. Больше детей у них не было?

— Кажется, не было. Папа считается холостым, а я записана в документы обеих мам.

— А в шпионы то зачем пошла?

— А ты? — обе хохочут. Потом Лиза тихо говорит:

— Можно сделать анализ на ДНК и узнать, кто из них… Только я не хочу, они не хотят и папа не разрешает. Две мамы — это хорошо. Знаешь, у них кроме папы не было других мужчин. И они не лесбиянки.

— Странно. Я ведь тоже люблю Лизу — подругу Дуду, моего Дуду, нашего Дуду. А не Лизу — женщину.

А Дуду поглядывал на своих девочек и никак не мог понять, кто он: их общий ребенок, друг, брат. Бойфрендом или мужем не мог себя представить. Скорее всего избалованный и любимый младший брат. Он сам никогда не ходил к ним ночью, всегда приходила одна из них и ни разу — обе вместе. Днем Дуду прекрасно различал их, и не только по внешности. Ночью они сливались в единый образ, так что Дуду в минуту близости никогда не называл их по имени. Только любимая, дорогая, моя хорошая. И не потому, что боялся ошибиться, он даже не думал об этом — он так чувствовал. И всем было очень хорошо.

Сол недоумевал: он сделал всё возможно и невозможное, чтобы провалить операцию, а его поздравили с успешным выполнением задания. Как же так? Заказчик умер, его друг в «той» стране проиграл выборы. Правда молодой политик по имени Роберт тоже не выиграл. Но премьер-министром стал он, а не старый друг «нашего» старика. Бракоразводный процесс очень спокойно подходит к концу, «наша» Тамар скоро станет официальной женой премьер-министра. Может быть господа политики надеются, что Тамар не забудет про свой долг? Интересно, она призналась Роберту? И как он прореагировал? Или что он скажет, когда узнает? Нельзя всю жизнь прятаться, бояться, скрывать своё шпионское прошлое. Случайно или не случайно всплывет и будет это тяжелым испытанием для обоих.

Ах, Сол! Оплошала твоя лучшая… ну ладно, одна из лучших разведок в мире. В окружении Роберта работали спокойные, деловитые и не хвастливые сотрудники скромной разведки скромной, спокойной страны. Они с первого дня знали, откуда и зачем появилась Тамар, но не находили в этом угрозы безопасности и порядку в стране и не вмешивались в личную жизнь Роберта. А когда увидели, что это любовь, поступили мудро. Тамар позвали и попросили самой решить, что для нее лучше: тихо уехать, самой объясниться с Робертом или… «Не надо или,» — сказала Тамар и заплакала, — «Я сама ему расскажу». Но когда погрустневшая, даже подурневшая Тамар начала: «Роберт, я хочу признаться… Я — …» молодой премьер-министр сказал: — «Тш-ш-ш, не продолжай, я попробую угадать. В измену не поверю. Если ты беременная — можно только радоваться. Остается одно единственное: ты та самая шпионка. которую «наши» послали для того, чтобы… Почему ты плачешь? Если бы тебя не послали, как бы я тебя нашёл? Ну хочешь. я направлю им официальную благодарность, за то что вырастили такую замечательную женщину и направили ее прямо ко мне? Ну же, перестань плакать, родная моя.» И Тамар засмеялась сквозь слёзы и сказала, положив его ладонь себе на живот: «У нас будет ребенок!». Роберт обнял её: «Ах, какой же я дурак!» Тамар отстранила его от себя и посмотрела прямо в смеющиеся глаза: «Нет, дорогой. Ты лучший премьер-министр в мире; не только умный, но и добрый. Я люблю тебя.»

Сценарий официально остался прежним и только несколько человек знало: Сару почти непрерывно снимают скрытой камерой и эти документальные по сути кадры предполагается использовать при монтаже фильма. Режиссер был уверен в положительном эффекте. Юрист, консультирующий продюсера, сказал, что рано или поздно придется договариваться с Сарой, потому что речь шла нескольких минутах экранного времени, а не о нескольких кадрах. Но сейчас говорить с Сарой нельзя, она поневоле станет позировать. Показали несколько эпизодов дону Педро, которого поразила неожиданная игра эмоций на лице Сары. Он посоветовал переговорить с Дани. Подумав, режиссер отказался, опасаясь вольной или невольной утечки информации. Юрист сказал, что видит всего три варианта: Сара не возражает и ничего не просит; не возражает, но требует признать её авторские права и оплатить; третий и самый неприятный вариант — категорическое возражение и тогда все кадры, куда попало лицо Сары, придется вырезать.

Работа в Мюнхене подходила к концу. Оставались последние павильонные съемки в Голливуде, монтаж и тогда… Дани запаниковал. По контракту он обязан лететь в штаты. Центр не возражает, но Сара… Дани никак не мог решиться, каждый раз откладывал разговор на завтра. Он начал уставать: кроме одного дня, когда была сильная гроза, работали с утра до ночи. Вот и сегодня съемки закончились около 8 часов, потом пришлось обсуждать с режиссером следующий эпизод, объяснять дону Педро некоторые тонкости тогдашней жизни в Советском Союзе. Сара всё время была рядом. В 10 часов они поехали в гостиницу. По дороге поужинали. И теперь, ближе к полуночи, Дани дремал в кресле, закутавшись в банный халат. Сара вышла из ванной, потрепала его по голове:

— Хочешь выпить? Или сразу спать?

Дани грустно улыбнулся: — Не думал, что будет так трудно. Устал. Пойдем спать. Сегодня просто спать.

Но посреди ночи Дани проснулся, разбудил Сару и сказал просто и коротко:

— Я тебя люблю. Давай поженимся. Я хочу ребенка… — Уронил голову на подушку и засмеялся, совершенно счастливый: — Только не сейчас. — И мгновенно заснул.

А Сара спросонка ничего не поняла и решила, что это был сон. Утром она открыла глаза одновременно с Дани, непонимающе на него посмотрела и сказала:

— Если это мне не приснилось и я всё правильно поняла, то мой ответ: да, я больше не предохраняюсь.

* * *

Наконец-то съёмки в Мюнхене кончились и страшно довольный режиссер громогласно объявил: «Все свободны. Через неделю — в Голливуде. Спасибо, вы хорошо поработали.» Потом нашел глазами Дани и попросил уделить ему несколько минут, а когда они остались вдвоем, сказал, стараясь выглядеть заботливым администратором:

— Если хотите подольше побыть с Сарой в Мюнхене, я могу дать вам еще пару дней, но не больше.

Видя некоторое замешательство Дани, режиссер пошел чуть дальше: