В серой зоне - Адриан Оуэн

Я не раз видел, как пациенту после травмы мозга выбирают доступные развлечения, опираясь на его вкусы до несчастного случая. Если, к примеру, вы всегда любили рок-н-ролл, то и в больнице вам включат произведения того же музыкального жанра. Однако порой пациенты-подростки взрослеют, а музыка, которую им включают родственники и врачи, не меняется. Время для них как будто останавливается.

Я слышал историю о пациентке, которая любила песни канадской певицы Селин Дион. Когда она, к счастью, поправилась, то первыми ее словами, обращенными к матери, стали: «Если я еще раз услышу хоть одну из этих песен, всех тут прикончу!» Согласен, слушать Селин Дион день за днем – не самое приятное времяпрепровождение. А теперь представьте, что вы прикованы к постели и вынуждены терпеть ненавистную музыку без малейшей надежды когда-нибудь прекратить эту пытку. Тут и с ума сойти недолго!

Мы задавали Скотту и другие вопросы, пытались выяснить, что́ ему известно, что он помнил, на что обращал внимание. Мы не столько узнавали что-то о самом Скотте, сколько исследовали с его помощью серую зону. Нам необходимо было понять, что происходит с людьми в этом бесконечном заточении. Ведь никто ничего не знал наверняка, и, как выяснилось, многие предположения оказались ошибочными.

Например, читая лекции о пациентах в серой зоне, я часто слышал комментарии вроде: «Ну, я сомневаюсь, что у них есть какое-то представление о времени» или: «Они, вероятно, ничего не помнят о своей аварии». Или даже: «Сомневаюсь, что они знают, в каком затруднительном положении оказались».

Скотт опроверг эти предположения. Когда мы спросили его, какой сейчас год, он правильно ответил: 2012, а вовсе не 1999 – год, когда он попал в аварию. Скотт знал и чувствовал, как идет время. Он знал, что лежит в больнице, и подтвердил свое имя – Скотт. Очевидно, что он отлично представлял, кто он и где находится. Скотт также назвал имя человека, который заботился о нем больше других, что было весьма важно для нас и для нашего понимания серой зоны. Ведь мы часто обсуждали, что именно воспринимают и запоминают пациенты в таком состоянии. До аварии Скотт никак не мог знать имени медсестры, которая ухаживала за ним в больнице. А раз он правильно его назвал, значит, у него сохранилась способность запоминать события и после травмы.

Запоминание фактов является центральным элементом нашего ощущения времени, движения жизни, нашего места в изменчивом мире. Представьте, что вы просыпаетесь каждый день и ничего не помните из того, что случилось с того момента, когда попали в аварию, скажем, десять лет назад. Как вы будете себя чувствовать? Медсестра, что ухаживает за вами, каждое утро будет казаться незнакомкой. Ваши друзья и родные, которые запечатлелись в вашей памяти так, как выглядели десять лет назад, вдруг состарятся. И ваш дом, если предположить, что вы живете в том же доме, что и до аварии, покажется вам полностью отремонтированным за одну ночь. Вы заметите все изменения: и новую мебель, и новые шторы, и будете уверены, что эти изменения произошли всего за несколько часов, пока вы спали.

Гораздо хуже, если после аварии вы переехали. В таком случае просто не узнаете свое жилище! Врачам известно похожее состояние – антероградная амнезия. Пациенты с антероградной амнезией обычно не могут запомнить ничего нового, в то время как их старые воспоминания, заложенные до начала амнезии, остаются в основном неповрежденными. Самый известный пациент с антероградной амнезией – Генри Молисон, или Г. М., как он широко известен в научных кругах. В 1953 году Г. М. перенес операцию – врачи пытались избавить его от судорог, удалив гиппокамп и кору вокруг него на внутренней поверхности височной доли головного мозга. В результате Генри потерял способность запоминать новые события и факты, хотя прекрасно помнил детские годы. Многое из того, что мы знаем о роли, которую играют в формировании памяти гиппокамп и окружающие области мозга, стало достоянием науки в результате неудачной, но необходимой операции Г. М.

В Великобритании в научных кругах известен еще один случай антероградной амнезии: Клайв Уэринг, сотрудник Би-би-си, до марта 1985 года весьма успешно работал в музыкальной редакции. Однажды он заразился герпесом, и вирус атаковал его мозг, повредив гиппокамп. После чего мозг потерял способность сохранять новые воспоминания более чем на полминуты. Каждый день Клайв приходил в себя постепенно, «перезапуская» поток сознания. С течением времени он перестал понимать, где находится. Каждый раз при встрече он тепло приветствует жену, хотя она, быть может, отошла всего на минуту. Клайв часто сообщал, что ощущает себя так, будто только что очнулся, вышел из комы. Он живет одним мгновением, как остров в потоке сознания, не подозревая, что мир вокруг постоянно меняется. Кошмарный сценарий, хотя, как ни парадоксально, болезнь избавляет пациента от полного осознания его участи.

Памятуя о подробно описанных случаях Генри Молисона и Клайва Уэринга, мы посчитали важным установить, что Скотт не ощущал себя островком сознания в потоке времени. Нам было крайне важно выяснить не только то, что он помнит свое прошлое, но и убедиться, что сегодняшнее настоящее превратится для него в завтрашние прошлое. Мы желали знать, что Скотт существует во времени, знает, что находится здесь и сейчас, проживает события, которые наступают и завершаются, влияя друг на друга в том же временном отрезке.

* * *

Всякий раз, когда Скотта привозили в центр сканирования и спрашивали о жизни в серой зоне, его сопровождала мать, непременно веселая и отзывчивая. Не все вопросы, которые мы задавали Скотту, были направлены на то, чтобы ему помочь; нам требовалось выяснить и нечто важное для науки. Мы старались поддерживать баланс между разными типами вопросов, но и не могли отказаться от возможности узнать как можно больше о серой зоне, где пребывал «взаперти» далеко не один Скотт.

Энн, похоже, все понимала. Наверное, опыт работы в лаборатории научил ее ценить науку и наши исследования. Я так никогда и не спросил ее об этом.

В сентябре 2013 года Скотт умер от осложнений, которые со временем возникли в результате аварии. Так часто бывает, даже спустя много лет после серьезной травмы мозга. Когда пациент неподвижно лежит в окружении вирусов, бактерий и грибков, без которых не обходится ни одна больничная палата, его иммунитет ослабевает, и человек становится очень восприимчив к таким заболеваниям, как пневмония. После нескольких недель борьбы с инфекциями Скотт умер в «Парквуде».

Вся наша лаборатория глубоко переживала эту потерю. Мы провели со Скоттом много времени, он стал нам почти родным. Мы никогда не разговаривали с ним так же, как с другими людьми, но, как ни странно, ощущали, что хорошо его знаем. Мы не могли не сочувствовать нашему пациенту. Задавая ему вопросы о жизни в серой зоне, мы получали ответы, которые приводили нас в восхищение. Нас потрясли сила его духа и мужество. Его жизнь переплеталась с нашей.

На прощании с покойным мы снова встретились с Энн и Джимом. В похоронном зале собралось очень много народу. Тело Скотта лежало в открытом гробу. Друзья и родственники съехались отовсюду. Несмотря на то что последние четырнадцать лет жизни Скотт провел запертым в неподвижном теле, отрезанным от мира, проститься с ним пришли многие друзья и знакомые.