Северная Русь: история сурового края ХIII-ХVII вв. - Марина Черкасова

В 1670-х – начале 1680-х гг., бывая в Москве, Фетиев поддерживает контакты с такими влиятельными людьми, как В. В. Голицын, А. С. Матвеев, А. И. Матюшкин, И. М. Милославский, И. Мышецкий, А. И. Ржевский. Однако после смерти царя Алексея Михайловича и опалы его фаворита А. С. Матвеева они не уберегли Г. М. Фетиева от ареста и попадания в застенок Сыскного приказа. Были арестованы, доставлены в Москву и также подверглись пыткам его грамотные слуги Д. Березин, И. Казимер, А. Иванов и др. (всего 6 чел.). Под пыткой все они – и слуги Фетиева, и другие вологодские «фигуранты дела» (подьячий С. Васильев и М. Свашевский) – должны были признаться, откуда у Фетиева некое «заговорное письмо»? Во время допросов «с великим пристрастием» гость, ссылаясь на свою неграмотность, начисто отрицал обвинения в чернокнижии и заговорах, а заодно и доверительные отношения с А. С. Матвеевым.

Фетиев был арестован, по-видимому, в начале декабря 1676 г. Взяли его со двора стольника князя Ивана Мышецкого, на котором он, прибыв в Москву по торговым делам, остановился (в Китай-городе). Думный дьяк Сыскного приказа Данило Полянский произвёл обыск на дворе Мышецкого. Фетиева обвиняли в «чернокнижии» и чародейных заговорах, в том, что он давал якобы «чёрные книги» А. С. Матвееву, который тоже, в свою очередь, подозревался в чернокнижии. С чернокнижием в средневековой России связывались представления о еретичестве, колдовстве, чародействе, контактах человека с нечистой силой, его вредоносности для окружающих («чёрная магия»). Осуждались также всякие «заговоры» и «заговорные воровские письма» (согласно Соборному уложению). Против чернокнижия и чародейства были направлены церковные и гражданские законы. В России XVII–XVIII вв., в том числе и в Вологде, известны были даже случаи сожжения колдунов и чернокнижников, хотя до широкомасштабных «процессов ведьм», аналогичных западноевропейским, дело не дошло.

Обвинения против Фетиева строились главным образом на свидетельских показаниях вологжан Федки Иванова (торгового человека) и Мишки Свашевского (служилого человека), данных под пыткой. При этом каждый из них утверждал, что знает это от другого. Ф. Иванов ссылался ещё на слухи, ставшие известными ему от каких-то «походячих торговых людей», которых он встречал в Москве на Красной площади. В слухах и показаниях самым опасным для Фетиева были утверждения о его доверительных отношениях с семьёй Матвеева, в московский дом которого он был вхож, и знатный хозяин даже считал вологодского купца из простолюдинов «братом названым» («добры, де, к нему Артемон Сергеевич и сын его Андрей»).

Помимо А. С. Матвеева, в обвинительных бумагах фигурировало имя ещё одного известного вельможи того времени – думного дворянина Аф. Ив. Матюшкина, который давал Фетиеву на Вологде «траву с кореньем для заговоров». Узелки с травой и заговорное письмо действительно были изъяты у Фетиева во время обыска на его вологодском дворе. Всякого рода ворожба, заговоры, «пришёптывания» также преследовались церковью и гражданскими властями как обман простого народа, мошенничество. С этим были связаны и опасения в возможности отравлений, использовании заговоров и кореньев в целях политический борьбы для устранения соперников. В глазах обвинения неграмотность Фетиева не являлась препятствием для истолкования им чёрных книг и заговорных писем. В показаниях М. Свашевского, воспроизводившего слова подьячего Вологодской приказной избы С. Васильева и Ф. Иванова: «…тот Ганка Мартынов, хотя и грамоте не умеет, толко, де, он, чорные книги знает, а чает, что, де, и Артемона он тем чорным книгам учил и чорную де, книгу ему, Артемону, он, Ганка, дал».

Должны быть учтены и финансовые основания для ареста Фетиева – его обвиняли в уклонении от уплаты таможенных пошлин при провозе своих многочисленных товаров с севера в Москву (нигде по городам он не являл их в таможнях). Не позднее 8 января 1677 г. был издан указ царя Фёдора Алексеевича, предписывавший боярам Я. Н. Одоевскому, В. С. Волынскому, нескольким дворянам и думным дьякам прислать в Москву в приказ Большого дворца конфискованные фетиевские товары.

О драматизме момента свидетельствует столбец Приказного стола, сохранившийся в РГАДА: «Гаврило Фетив привождён к пытке и роздеван и роспрашиван с великим пристрастием. А в роспросе сказал, что он не чернокнижник и чёрных книг у него никаких нет и не бывало, и грамоте он не умеет, и Артемона Сергеевича чорным книгам не учивал и чорной книги ему не давывал, и Артемон ево братом не назывывал и за ним он ничего не знает… И было ему шесть ударов». Последняя фраза, возможно, намекает на то, что от Фетиева добивались, но не смогли получить каких-то показаний против Матвеева. В доме у Матвеева Фетиеву приходилось бывать по делам и лишь потому, что тот руководил Новгородским приказом, в управлении которого как центрального учреждения находилась Вологда.

В декабре 1676 г. в Вологду с особо важным поручением был прислан стольник и стрелецкий полковник Фёдор Александров. Вместе с ним приехала комиссия Стрелецкого приказа – сотник, подьячий и 25 стрельцов. Комиссия должна была описать имущество арестованного в Москве Фетиева и вологодского помещика Спиридона Свашевского, также проходившего по делу о «заговорных письмах». Особое значение придавалось печатной зарубежной литературе: «обыскать книг полских и латинских и немецких печатных и русских писменых же и всяких писем везде всякими мерами накрепко. И что по сыску книг и писем объявитца, и те все взять ему, Фёдору, к себе и держать их с великим береженьем. А буде объявятца книги московские или киевские печати, и те книги по тому ж взять все к себе».

По окончании переписи воевода И. Д. Голохвастов и дьяк А. Пестриков поставили стрелецкие караулы на всех конфискованных у Фетиева объектах: во дворе в Коровиной улице – 10 чел., в Дюдиковой пустыни – 3 чел., в двух дворах в Ехаловых Кузнецах – 4 чел., во дворе на реке Золотухе – 2 чел., во дворе в пригородной деревне Ескиной – 2 чел. Лавки Фетиева в торговых рядах было приказано беречь рядовым сторожам И. Рубелеву «с товарищи». 3 февраля 1677 г. вологодский воевода и дьяк передали часть имущества по описи Ф. Александрова жене Фетиева Ульяне. Эта передача также сопровождалась составлением описи, опубликованной недавно Т. Б. Соловьевой. Жене было оставлено 53 дворовых человека, 40 четв. ржи, погреб с капустою «и всяким харчом» и даже домашние птицы – попугай, 6 канареек, скворец и соловей.

Самый опасный эпизод в жизни Фетиева, из которого ему всё же удалось выпутаться, не расстроил московских связей гостя. Об их родственном характере свидетельствует брак его дочери Акилины и дворцового дьяка Л. Б. Протопопова. Подпись Льва Протопопова в качестве подьячего Новгородского приказа стоит на поручной записи гостя В. В. Воронина по Г. М. Фетиеве в уплате денег за казенный поташ 4 мая 1677 г. Это одна из первых его бумаг, оформленная уже после освобождения. Размах дальнейшей деятельности Фетиева характеризуют перечисленные в его духовной и других документах торговые компаньоны – гости и члены гостиной сотни В. Воронин, Е. Григорьев, братья С. и З. Лянгусовы, С. Гирин, И. Пушников, М. Евреинов, торговые люди Каргополя, Холмогор, Архангельска, Ярославля, Нижнего Новгорода, Вологды, жители Княжеостровской волости Двинского уезда.

Итак, с конца 1670-х гг. торгово-экономическая деятельность гостя пошла своим чередом. Как и ранее, ему приходилось исполнять и казённые поручения. В 1681 г. Фетиев собирает оброчные деньги в Конюшенный приказ с городских вологодских монастырей и архиерейского дома. И. Н. Суворов опубликовал его платёжную отпись игуменье Горнего Успенского монастыря Екатерине от 8 марта 1681 г. на оброчные конюшенные пожни в сумме 29 алт. 6 ден. По-видимому, не все оброчные платежи Фетиев исправно вносил в Конюшенный приказ. При рассмотрении его завещания патриархом Иоакимом 27 ноября 1685 г. обнаружилась недоплата 338 руб. в это учреждение. Это небольшой, но красноречивый штрих к картине неуклонного обогащения нашего героя. Произвол и самоуправство его также никуда не ушли после тяжелых недель застенка.