Страсть гордой княжны - Шахразада

– Отец, как ты мог?! Как ты посмел?!

Слезы на глазах девушки высохли, словно их и не было. Однако при столь дерзких словах дочери потемнели от гнева глаза Раджа Великого.

– Дочь, что слышим мы? Что значит «как ты посмел»?!

– Да, отец, как посмел ты меня, княжну, дочь великого рода, красавицу, которая могла бы объединить твое царство с владениями какого-нибудь герцога или раджи, выдать… о нет, отдать бедному, словно дождевой червяк, уродливому болтуну?!

– Дочь, и вновь мы спрашиваем: что слышим мы, правитель прекрасного княжества Нарандат? Сие есть неповиновение?

– Ох, отец, перестань! Там, в залах для церемоний, ты – всесильный правитель. А здесь, на женской половине, всего лишь отец своих детей. И отец, как вижу я, недобрый, отец безжалостный…

– Безжалостный? Дочь наша, ты смеешь сомневаться в нашем решении?

– Нет, отец. Я в нем не сомневаюсь! Оно, твое решение, мне столь отвратительно, что я готова убить своего будущего мужа в тот самый миг, как только увижу…

Джая, мудрая матушка, на миг оторвалась от своего шитья и укоризненно проговорила:

– Доченька, не кричи. У матушки от твоих криков путается узор.

– Я не кричу!

– А что ты делаешь, детка?

Воистину, трудно было найти более разительный контраст, чем мягкость голоса великой правительницы и пронзительность воплей ее дочери.

– Ну, ма-а-ма…

– Детка, не кричи, прошу. Тихим голосом можно добиться куда большего, чем оглушительными криками. Да и на кого ты сейчас похожа? Лицо опухло от слез, глаза превратились в узенькие щелочки, нос покраснел… Даже самый непривередливый жених убежит прочь, едва увидит такое чудище на пороге опочивальни.

«Ох, прекраснейшая, – подумал Радж, – не надо бы сейчас об опочивальне… Боюсь, что вместо встречи с добрым духом послушания нас теперь ждет неприятное знакомство со страшным дэвом противоречия…»

– Вот и хорошо, пусть бежит! Не надо мне никакого жениха! Тем более такого…

– Какого? – Джая-старшая опустила шитье на колени и с интересом посмотрела на дочь.

– Уродливого бедняка… – пробормотала Джая Рана и почему-то опустила глаза.

– Ага. Уродливого, ты говоришь, бедняка. Пусть ты знаешь, что юноша небогат…

– Да он беднее метельщика! У него еще три дня назад не было ничего своего, только пыльные лохмотья и истертые башмаки! Ему нечего мне предложить! Ничего, кроме болтливого длинного, как у ящерицы, языка у него нет!

– Воистину, дочь, ты права, – терпению Джаи могли бы позавидовать и камни. – Юноша небогат, однако он совершил деяние, вернувшее будущее твоему роду. Одного этого было бы более чем достаточно, чтобы щедро вознаградить его. Но если тебе этого мало, то могу заметить, что твой жених принадлежит к древнему роду… Пусть и купеческому, но древнему… Боюсь, что даже более древнему, чем твой, красавица невеста, род!

– Да пусть в его предках будет хоть сам Мафусаил! Он беден! Он стар! Он уродлив!

Глаза магараджи на миг сузились, превратившись в глаза коварного змея.

– О да, мальчик небогат, это правда. Это знают все до последнего золотаря. Да, он старше тебя на целых десять лет, и об этом тоже говорит весь дворец. Но откуда ты, стыдливая дева, предпочитающая вышивать в своих комнатах, можешь знать, что он уродлив?

Девушка сочла за лучшее глаз не поднимать.

– Об этом тоже говорит весь дворец.

Теперь голос Джаи-младшей звучал куда тише – он был еле слышен всего в двух шагах.

– Да? – Джая-старшая улыбнулась столь же коварно, как и ее супруг, великий магараджа. – Что-то не доходили до меня подобные слухи. Наоборот, я слышала, как девушки, ведающие княжеским одеянием, шептались о том, сколь хорошо сложен юноша, как приятен и глубок его голос, как удивительны глаза, особенно тогда, когда мыслями он устремляется вдаль…

– Они же простолюдинки, мама… Ну что они могут знать о прекрасном?

– Детка, ты позволяешь себе быть заносчивой и глупой. Эти девушки умны, вкус их безукоризнен. Но все же, моя красавица-затворница, почему ты назвала его уродом?

Девушка заговорила еще тише:

– У него всю шею покрывает страшное родимое пятно. Оно темно-красного цвета и такое огромное…

– Откуда ты знаешь об этом? – громом загремел голос отца. – Ты же никогда не видела нашего нового сказителя?!

Джая совсем умолкла. Ибо она его видела. И не единожды. Более того, она по секрету от всех, даже от матушки, пробиралась в крошечную комнатку сразу за церемониальным залом и слушала всех сказителей с того самого дня, как отцу исполнилось тридцать пять.

Увы, молва была права: новый сказитель и вправду был хорош собой: высок, строен, приятен лицом. От голоса его у Джаи сладко кружилась голова, хотя рассказывал он о чудесах столь же непонятных, сколь и далеких. И ее бы не испугало огромное родимое пятно… Если бы он так и остался сказителем.

Пауза затягивалась. Рассказать отцу правду было невозможно, как невозможно было и честно ответить на его вопрос.

– Итак, мы вновь спрашиваем тебя, дочь, видела ли ты нашего нового сказителя?

Джая молчала. Она чувствовала себя так, будто ее возвели на плаху и весь мир смеется над тем, сколь она глупа в своей лжи.

«Ох, отец, я никогда не прощу тебе этого! Никогда, ты слышишь? Это так унизительно…»

Самое же ужасное для Джаи было то, что она чувствовала: не отец, а она сама сделала для этого унижения куда больше, она сама возвела себя на ту плаху, откуда ее ложь видна столь ясно.

– Что ж, дочь, если бы ты смогла нам спокойно и ясно объяснить, почему тебе противен сей брак, мы бы подумали о твоей правоте… Однако ты нам такого удовлетворительного объяснения не дала (более того, мы чувствуем, что ты едва нам не солгала), и потому все остается как было: первая церемония, мехенди, начнется завтра на закате. Так что можешь более не пытаться придумать историю, похожую на правду. А жених твой, поверь, вовсе не беден, родители его – достойные и уважаемые люди. Однако он к тому же и наш названный брат, и потому ему будут впредь до самого последнего его дня оказаны все те почести, что оказывают и нам самим. А уж мы не допустим, чтобы наш младший брат нуждался в чем-либо!

Джая опустила глаза. Вернее было бы сказать, что она уже давно их не поднимала, ибо затейливый узор на драгоценных половицах вдруг показался ей незнакомым, а носки туфелек – незнакомыми вдвойне.

– Мехенди, дочь!

И магараджа последовал прочь с женской половины. О, он чувствовал себя почти победителем. Хотя вовсе не был им, просто сумел поймать малышку на слове.

Ибо ему, конечно, докладывал глава стражи и о том, что девушка покидает женскую половину, и о том, что она проскальзывает в ту самую, тайную комнатку. Более того, стражники старались проследить за тем, чтобы девушку никто не видел, кроме них самих. Иногда поэтому они внезапно появлялись посреди коридора и не позволяли никому делать вперед ни шагу, будь то хоть сам тайный советник…