Пусть ты умрешь - Питер Джеймс

Внезапно тлевшая внутри его злость полыхнула жарким пламенем, и что-то как будто взорвалось. Полными ненависти глазами он смотрел на мать, сжимая кулаки. Смотрел на ее викторианский столик красного дерева. На толпившиеся на столике флаконы с духами, баночки с косметикой, пузыречки, бутылочки и тюбики, баллончик с лаком для волос.

Лак для волос.

Алкогольная дымка вдруг рассеялась. Мысли прояснились. Он сунул в карман левую руку и достал платок.

— Иди к мамочке!

— Только высморкаюсь.

Он не стал сморкаться, но обернул платком правую руку.

Она нахмурилась:

— Что ты делаешь?

Споткнувшись о туалетный столик, он схватил баллончик правой рукой, сбил большим пальцем крышку и, метнувшись к матери, изо всей силы надавил на клапан и направил струю в лицо матери.

Она вытаращилась на него в полнейшем недоумении, но уже в следующую секунду, попав на тлеющую сигарету, спрей вспыхнул, превратившись в ревущую огненную струю. Мать вскрикнула, но он лишь еще сильнее вдавил клапан. Огонь перекинулся на волосы, и она снова вскрикнула и завертелась. Уже занялась сорочка и постельное белье, а Брайс все давил и давил на клапан. Ее лицо почернело, крики ослабли и сошли на хрип. Еще немного, и она упала. Невидящие глаза еще жили, два белых шарика вращались в потемневших глазницах, рот открывался и закрывался.

Огонь разбежался по всей кровати. Отступив к двери, Брайс смотрел, как вспыхивают занавески, как пламя лижет потолок. Мать еще дергалась, но в комнате уже ощущался запах жареного мяса.

Брайс поставил баллончик на прикроватную тумбочку, поднял с пола и вернул на место колпачок, вышел из спальни и, оставив дверь открытой, прошел к себе. Не включая света, проскользнул к окну и выглянул на улицу. Хели исчез. Это хорошо. Никого больше на улице не было. Хорошо. Он тихонько открыл окно, впуская свежий воздух. Потом распахнул ставни и секунду спустя услышал, как заревело пламя.

В свете уличных фонарей Брайс торопливо разделся, натянул пижаму и халат, сунул ноги в домашние тапочки и, еще пошатываясь, вышел на площадку. Спальня матери уже превратилась в бушующий ад. Жар опалил лицо, но он ждал. Ждал, пока не загорелся дверной косяк, и огонь не переполз на площадку.

Только тогда Брайс осторожно, держась за перила и улыбаясь, спустился, размотал носовой платок и сунул его в карман.

Он подождал еще несколько минут у подножия лестницы. Огненная река уже катилась с ревом вниз. Он открыл входную дверь и вывалился наружу.

— Пожар! Господи, пожар! Пожар! Помогите! Помогите!

Добравшись до соседей, Брайс нажал кнопку звонка и принялся колотить в дверь:

— Пожар! Помогите! Пожалуйста! Там моя мать! Пожалуйста, помогите!

Среда, 30 октября

В суссекской полиции шеф управления уголовных расследований Джек Скеррит пользовался заслуженным уважением — жесткий, решительный, твердый полицейский старой школы, чуждый политкорректности и не склонный внимать увещеваниям мягкосердечных либералов. Бывший коммандер Брайтона и Хоува, он имел за спиной большой опыт службы как в регулярной, так и в уголовной полиции. Сейчас ему было пятьдесят два, и в конце года его ждала отставка. Несколько месяцев назад, на вечеринке по случаю проводов на пенсию другого офицера, Скеррит сказал Грейсу, что больше всего в отставке его прельщает возможность ходить в паб и свободно излагать мнение по каждому вопросу, не опасаясь, что тебя процитируют на следующий день в газете, а потом тебе устроят разнос. Придерживаясь, в общем, правых взглядов, он вовсе не был слепым фанатиком.

Этим утром Скеррит пребывал не в лучшем настроении — новость о назначении Кэссиана Пью едва не отправила его на больничную койку. Грейс и Брэнсон сидели за двенадцатиместным круглым столом в просторном офисе наискосок от кабинета Грейса в Суссекс-Хаусе, а старший суперинтендент изливал желчь.

— Том Мартинсон — отличный парень. Не понимаю. Обязательно с ним поговорю. Вернуть этого поддонка то же самое, что поставить психа во главе сумасшедшего дома. Чушь!

Когда Скеррит наконец успокоился, Грейс коротко изложил суть дела, предоставив Брэнсону возможность детально объяснить причины, позволяющие предполагать, что смерть доктора Карла Мерфи не была самоубийством.

Скеррит покачал головой.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, но, боюсь, вы меня не убедили. Не так давно помощник главного констебля Ригг чуть заживо меня не съел из-за расходов этого отдела, и поддержать ваше прошение о переквалификации расследования с самоубийства на убийство со всеми сопутствующими расходами я на основании изложенного не могу. Решение, Рой, должен принять ты сам, ясно понимая, что делаешь.

— Так что еще мне нужно, Джек? — раздраженно спросил Грейс.

Вообще-то выдержка изменяла ему редко, но недосыпание в сочетании с неуступчивостью Скеррита подвели его к опасной черте.

— Опыта тебе не занимать, Рой. Чутье на убийство у тебя хорошее. Но на этот раз, думаю, оно тебя подвело. Меня ты не убедил.

Грейс постучал себя пальцем по носу.

— Нюх полицейского, сэр. Он и говорит мне, что дело пахнет убийством.

— Несмотря на предсмертную записку, подлинность которой подтвердил графолог, и вопреки выводам, изложенным в отчете патологоанатома?

— Насчет записки полной уверенности у меня нет, но и подтвердить сомнения фактами я пока тоже не могу.

— Что касается пожаров, Рой… Связь между ними установлена?

— Как раз этим я сейчас и занимаюсь. Обсуждаем каждый случай с главным пожарным следователем.

Скеррит кивнул.

— Послушай. Ясно одно — никто не знает, что на уме у человека за секунды до самоубийства. Доктор Карл Мерфи вряд ли мог рассуждать здраво. Отец двоих детей не станет сводить счеты с жизнью, если он в здравом рассудке.

Грейс посмотрел на Брэнсона, потом снова на главного суперинтендента.

— Что нужно, сэр, чтобы вы передумали и поддержали мое прошение о переквалификации дела на убийство?

— Подкрепи сомнения в подлинности записки — это будет серьезный аргумент. Сможешь убедить меня, что она написана под давлением, вот тогда мы и подумаем.

Грейс невесело улыбнулся. Скеррит не был идиотом и, скорее всего, видел всю ситуацию яснее, чем он сам. И возможно, он был прав в том, что принимал решение на основании представленной информации. Но что-то подсказывало Грейсу, что здесь не все так просто.

Скеррит развел руками:

— Извини, но решать придется тебе. А захочешь поговорить — всегда пожалуйста.

Среда, 30 октября

На часах было около десяти, когда два детектива молча вернулись в кабинет суперинтендента и задумчиво сели к круглому столу.