Разгром на востоке. Поражение фашистской Германии. 1944-1945 - Юрген Торвальд

Ночью 26 марта боевые войска и часть гражданского населения оставили город и сбежали в восточном направлении на берега Вислы. В ту же самую ночь русский артиллерийский обстрел внезапно прекратился, и русские громкоговорители начали транслировать немецкий военный марш. Музыка странно звучала в непривычной тишине. Затем голос в темноте прокричал: «Граждане Данцига! Выходите из ваших подвалов! Ваша свобода и ваша собственность в безопасности! Война для вас закончена!» Много раз эти слова звучали в городе.

В одном отношении репродуктор не лгал: для людей, которые остались в Данциге, война была закончена.

Те, кто покинули Данциг в последний момент, никогда не узнали, какой судьбы они избежали.

Разношерстные войска, которые оставили город ночью, 26 марта успешно удерживали линию фронта против русских, которая начиналась к западу от Вислы и затем изогнулась на северо-восток поперек устья реки к Фрише-Хаффу. 27 марта они взорвали плотины, затопив обширные болотистые участки и устроив тем самым водный барьер между советскими войсками и узкой полосой побережья, все еще находившейся в немецких руках.

В лесу и дюнах солдаты и беженцы лежали вместе, зачастую близко к стрелковым окопам и местам расположения орудий. После наступления темноты процессии раненых солдат и гражданских жителей тянулись на восток. Прошел слух, что дорога вдоль Фрише-Нерунга все еще открыта, что по этому пути можно дойти к Пиллау и найти там судно. Многие беженцы из Замланда, столкнувшись теперь с бедствиями в болотах у Вислы, повернули назад.

Несколько дней грузовики и другие транспортные средства все еще привозили раненых солдат из госпиталей Данцига. Они должны были пересечь Вислу на паромах. Ночь за ночью грузовики скапливались у мест высадки с паромов. Даже огня от сигареты было достаточно, чтобы привлечь русские самолеты. Многие водители, опасаясь за собственную жизнь, разгружали раненых поблизости от паромов и уезжали. Беспомощные мужчины клали носилки к носилкам, пока команды с парома не сжалились над ними.

24 марта флот стал посылать баржи и рыбацкие катера из Хелы к устью Вислы, собирая раненых и беженцев. Туда-сюда сновал транспорт с продовольствием и боеприпасами. За одним-единственным исключением – ночи отчаянного действия, эвакуации Оксхёфта, 1 апреля, – эти суда неизменно появлялись ночь за ночью в течение нескольких недель. Спасательные суда могли пришвартоваться даже на низкой воде. У мужчин и женщин, которых эти лодки взяли в Хеле, силы иссякли вконец.

Постепенно немецкие войска были оттеснены назад к побережью. Они отступили на Фрише-Нерунг и соединились с войсками Замланда. Затем фронт Замланда рухнул, и русские высадились в северном конце Фрише-Нерунга, напротив Пиллау. К концу апреля приблизительно сорок тысяч войск 2-й армии, войск Замланда и бесчисленные гражданские жители были зажаты вместе на Фрише-Нерунге. В начале мая, когда гражданские жители были переправлены в Хелу, генерал фон Заукен решил оставить Нерунг и также эвакуировать войска в Хелу. 7 мая, в то время как эта акция шла полным ходом, его радиопост получил приказ сдаться. Генерал фон Заукен сдался 9 мая.

Тем временем шторм пронесся в Восточную Померанию. Фронт 3-й армии раскололся в первые дни марта. Большинство населения, слишком поздно пробудившись от фатальных мечтаний или освободившись от приказов, запрещающих бегство, оказалось в зоне русского наступления.

Немецкие войска были рассеяны во все стороны света. Только несколько частей удерживались вместе, и вокруг них группировались толпы беженцев. Они тянулись в западном и северо-западном направлениях. Хотя их настигали русские танки, несколько таких колонн сумели прорваться на запад.

Зима и холод возвратились еще раз. Царил беспорядок. Ночью некоторые немецкие солдаты, которые были рассеяны и побросали свое оружие, присоединились к немногим частям, все еще выполнявшим приказ. С тяжелым грузом на спинах, опираясь на палки, они появились в темноте у отдаленных ферм, чтобы исчезнуть с лучами рассвета и снова скрыться до заката. Фермеры и сельские жители прятались в лесу, холодном и голодном. Ночь за ночью небо пылало над горящими деревнями. Русские теперь вели огонь более тщательно, чем когда-либо прежде.

По берегам Одера – реки, за которой, казалось, была безопасность, – происходили события, которые горько описывать. Около города Каммина, где восточный рукав реки впадает в Балтийское море, приблизительно тридцать тысяч отставших и сорок тысяч беженцев сопровождали горстку войск. Каждый дом, каждый сарай, каждая конюшня была заполнена. Некоторые пробовали убежать через Балтийское море – и лишь немногим это удалось. Остальные остались с войсками.

Среди этих войск были кадеты офицерской школы, которые проложили себе путь из Нойштеттина в Центральной Померании к Одеру. Какие-то русские части двигались за ними и теперь стояли к западу от города, поперек реки. Но эти кадеты прорвались. Роты, которые насчитывали сто сорок или сто пятьдесят мужчин перед атакой, имели тридцать пять – пятьдесят мужчин после того, как форсированно переправились по мостам. Но они шли, и за ними следовал гигантский поток, катящийся на запад по берегу Балтийского моря: солдаты без оружия и гражданские жители с тюками, рюкзаками, телегами и колясками. Они спотыкались о мертвых и раненых, которых некому больше было хоронить.

Дальше на юг генерал Раус все еще пробовал удержать предмостное укрепление к востоку от Одера, которое стало целью многих беженцев. Но русские обрушились на его войска с подавляющей силой – и предмостное укрепление было потеряно. Скоро русские захватили весь правый берег реки. Померания была в их руках.

«В последние дни февраля, – сообщает жена доктора Макова, одна из сотен тысяч жителей Померании, которые приехали слишком поздно, чтобы убежать через Одер, – беженцы шли по каждой дороге. Они сказали, что фронт прорван и ничто не может остановить русских. Но партийные чиновники все еще настаивали, что фронт будет держаться.

Скоро дороги были полностью забиты. Наши дома были переполнены людьми, главным образом женщинами и детьми.

Русские войска вошли в нашу деревню 1 марта. То, что продолжалось в те первые ночи, было ужасно. Многие из мужчин, которые хотели защитить своих близких, были убиты. В каждом доме рылись, случалось, насиловали женщин.

Спустя неделю после прибытия русских нам приказали собраться и выйти из деревни в течение десяти минут. Мы не могли плакать, только дети кричали. Мы только оглянулись однажды и увидели церковь на холме. Нас собралось человек девятьсот. По каждой дороге приходили женщины из других деревень и городов – все должны были идти на восток. Началось ужасное время скитаний. Иногда мы имели крышу над головой, спали на фермах на полу, в сараях, в стогах сена, в лесу. Мы были пропитаны снегом и дождем. И днем и ночью, много раз, приезжали солдаты. Они грабили, били нас. Изредка встречался русский, который был дружественным, и даже незаметно давал нам кусок хлеба. Возможно, среди них много таких, я не знаю. Но я никогда не видела так ясно, как заразно зло.

9 февраля я и много других женщин были посажены на грузовики. Мы должны были строить посадочные полосы. В снег и дождь, с шести часов утра до девяти вечера мы работали вдоль дорог. Утром и ночью мы получали холодную воду и кусок хлеба, а в полдень суп из неочищенного картофеля, без соли. Ночью мы спали на полу в сельском доме или хлеву, уставшие до смерти. Наконец я полностью обессилела. Они послали меня назад, в мою деревню. Мне потребовались дни и дни, чтобы возвратиться домой, потому что у меня случился резкий упадок сил по дороге. Когда я приехала в деревню, где видела моего мужа в последний раз, другие женщины сказали мне, что всех мужчин от пятнадцати до шестидесяти лет забрали. Мы никогда не видели ни одного из них снова и не слышали о том, что с ними случилось.