Позывной: «Москаль». Наш человек – лучший ас Сталина - Валерий Большаков

Сцепившись с «Мессером», отмеченным множеством побед, Иван показал немцу мастер-класс. И доконал-таки.

Парашютист покинул горящий самолет в последний момент и приземлился с краю аэродрома. Четверка недобитых «Мессеров» ушла на запад – в эфире еще долго звучала немецкая трескотня.

Выдохнув, Жилин пошел на посадку.

«Мигарь» сел на «отлично», касаясь полосы тремя колесами, покатил, объезжая пару неглубоких воронок – красноармейцы БАО стояли поодаль с лопатами, засыпая и загребая.

И заглох. Бензин – йок.

Доверив самолет техникам с оружейниками, Иван побрел в самый конец аэродрома, где трепыхался белый шелк парашюта.

Нет, немца в плен не брали – он приземлился уже мертвым.

Приблизившись, Жилин ногой перевернул на спину пилота.

Пулеметная очередь перебила немцу обе ноги, почти оторвав их, и тот попросту истек кровью.

Брезгливо порывшись в карманах трупа, Иван достал «зольдатенбух». И присвистнул. Так вот ты какой, северный олень… Молодой совсем… На Тома Круза смахивает.

Жилин коротко вздохнул.

Он спустил на землю самого Вернера Мёльдерса, знаменитейшего немецкого аса, сбившего более ста самолетов, национального героя Рейха и любимца фюрера.

Полковник Мёльдерс, командир 51-й воздушной эскадры Люфтваффе…

Кстати, Гитлер вроде как вручил своему любимчику не только Рыцарский крест с Дубовыми листьями, Мечами и Бриллиантами, но и личное оружие – «Вальтер-ПП».

Ну-ка…

Расстегнув кобуру убиенного эксперта, Жилин хмыкнул, доставая роскошный пистолет с резьбой, с позолотой, с монограммой на перламутровых накладках – «АН» – «Adolf Hitler».

Неплохой сувенир, подумал Иван и пошагал к КП – скоро наверняка будет налет…

Аполлинария Сторожко:

«На Карельском фронте нас чаще всего посылали не на воздушные бои, а на ведение разведки, как таковых воздушных боев было не так уж и много, ведь и у нас, и у финнов имелось небольшое количество самолетов на фронте. Кроме того, мы часто сопровождали бомбардировщики.

Во время одного из таких полетов, когда они бомбили позиции врага, передо мной разорвался зенитный снаряд, самолет тряхнуло, и все вроде бы прошло мимо. Сели, никто не погиб. И только я ушла из ангара, как за мной бежит моторист, и при этом кричит: «Вера!» – А меня в полку все звали Верой, до сих пор так и зовут.

И только когда кто-нибудь сердился на меня, то бурчал себе под нос: «У, Апполинария…» А тут моторист подбежал и говорит: «Иди скорей, механик зовет». Думаю, что же случилось. Прибежала в ангар, а механик мне и заявляет: «Ну, поздравляю тебя, ты родилась в рубашке!» В чем дело?

Оказалось – ведь у нас на крыльях стояли бензобаки, – что этот зенитный снаряд прошел в двух сантиметрах от них, после чего разорвался в воздухе. Два сантиметра!»

Когда Жилин посадил свой «МиГ» в следующий раз, бензин в баках снова был на нуле. А летчики радовались – пять «Мессеров» спустили! Это же надо, а?!

Прибежавший Николаев быстренько поздравил эскадрилью с победой, доложил, что с Аганиным все в порядке – подобрали наши, и приказал готовиться к новому вылету.

Деньки наступали жаркие… В обоих смыслах.

Бомб на «мигари» вешать не стали, потому как кончились, зато «эрэсов» было в достатке. Их и нацепили – по восемь штук «в одни руки». Пополнили боеприпас, заправились, и…

– На взлет!

Лететь было чуточку ближе – командование приказало раздербанить колонну танков, что уже переправилась и перла на Смоленск.

– Вижу самолеты противника! – доложил Алхимов.

– Эти над переправой… Колонну наблюдаешь?

– Ха! Вона, пылюку какую подняли!

Мехколонна вытянулась на несколько километров – танки, колесные грузовики и полугусеничные «Ганомаги» – все это подвижное железо ломилось по набитой дороге.

– Штурмуем колонну!

«МиГи» спускались в пологом пикировании, им навстречу распускались черно-белые и серые «цветочки» разрывов – немецкие «эрликоны» старались, прикрывали колонну.

– Распределяем цели!

То, что было обговорено еще на аэродроме, буквально на пальцах, нынче воплощалось на практике.

От скорости «мигарь» словно заколел – все его члены двигались туго, и простой доворот давался тяжело, что неудивительно – истребитель весил на полтонны больше, чем тот же «Мессер».

Разогнавшись, «МиГи» плавно выходили из пике, обрушивая на колонну реактивные снаряды. С километровой дистанции «эрэсы» ударили кучно. Выпущенные залпами, снаряды рвались, поражая броневики и грузовые «Опели». Эти поскакивали, разламывались, загорались, кувыркались в кюветы, вылетали на обочину, сталкивались… Вон и автобус перевернулся, горит. Штабной, наверное.

РБС – реактивные бронебойные снаряды – еще не были приняты на вооружение, тем не менее поражать танковые двигатели могли и простые «-РС-82». И поражали, благо те работали на бензине, и частенько на броне «Т-III» и «Т-IV» имелись запасные канистры, полные горючего.

Отстрелявшись, Жилин стал набирать высоту, будучи уверенным: «мессы» скоро пожалуют. А вот и они!

– На двенадцать часов, ниже тридцать градусов! Шесть… Восемь «худых»!

– Группа, внимание! Идем в наборе!

– Прикрываю вас!

– Разомкнуться! Набираем высоту.

Иван не форсировал мотор, ресурс и без того мал, но высота набиралась уверенно.

Прибывшие «на разборку» немецкие истребители тоже полезли вверх, иногда постреливая, только вот дымчатые шнуры трассеров таяли будто, растворялись в воздухе, не добираясь до 3-й эскадрильи.

Жилин ухмыльнулся.

Однажды он слышал краем уха, как Виталя Рыбалко погордился вслух – у нас, дескать, в комэсках самый настоящий генерал-лейтенант ходит, не абы кто!

Тридцать семь сбитых на его счету: Рычагов был асом, и Жилин к лету 1943-го тоже руку набил изрядно.

Два летных опыта, две летных памяти, если можно так выразиться, сложились, и в сумме – пилот божьей милостью.

Но даже не это главное – он подтянул за собой целый полк. Ни за одним ИАПом не числится столько побед, сколько за 122-м.

Освоили ребятишки «передовой опыт».

Иван усмехнулся.

Может, он и рассуждает нескромно, но разве неправда?

В принципе, можно дырочку ковырять под Золотую Звезду, но командование пока помалкивает – в Кремле он тоже, так сказать, на испытательном сроке…

Сталин – государственник, он не станет личную обиду ставить выше долга. Расстреляли Рычагова за то же, за что и Павлова – за развал и неготовность к войне, что тянет на предательство.