Всешутейший собор - Лев Бердников

Дюк де Ришелье отмечал в Потемкине поразительное соединение «гениального и смешного». Многие общавшиеся с этим Полубогом не уставали повторять, что никогда так весело не проводили время, как в его обществе. Однако князь, который вообще не терпел грубой лести, раздражался вдвойне, когда подозревал, что над его шутками смеялись из подобострастия и угодливости. Памятен случай, когда одного вельможу, громко захлопавшего какой-то его остроте, он прилюдно ударил по щеке.

Обращаясь к светлейшему, бельгиец-принц Шарль де Линь выдал следующий стихотворный экспромт:

В этой характеристике де Линь не забыл ни одно из качеств этого самобытнейшего и оригинальнейшего русского человека XVIII века. И остроумие Потемкина, наряду с другими привлекательными свойствами его личности, есть дар, который волею судеб был ниспослан ему и обогащал всех, кому доводилось пользоваться благодеяниями князя, служить под его началом, просто жить рядом с ним. Этот дар светлейший привносил в свои амбициозные планы, военные баталии, масштабные строительные проекты, составившие славу России. Потому юмор Таврического дорог сегодня и нам, его благодарным потомкам, тем более что шутки его не устаревают…

Когда в 2.30 утра 13 октября 1791 года к императрице прискакал нарочный с известием о внезапной смерти князя, Екатерина, оплакивая столь тяжелую для нее утрату, написала: «Какой он был мастер острить, как умел сказать словцо кстати!» А спустя полторы недели она призналась Ф.М. Гримму: «Князь Потемкин своею смертию сыграл со мной злую шутку. Теперь вся тяжесть правления лежит на мне… Ах, Боже мой, опять нужно приняться и все самой делать!»

Сардинский посланник при русском дворе в 1783−1787 годах маркиз де Парело говорил об унизительной роли шута в окружении светлейшего князя Г.А. Потемкина-Таврического. «При князе, – сообщил он, – [роль эта] принадлежит одному полковнику, который ищет повышения помимо военных подвигов», и относит его к числу «прихлебателей» и «униженных прислужников». Историк В.Г. Кипнис установил, что полковник этот – не кто иной, как Сергей Лаврентьевич Львов (1742−1812), и также аттестовал его резко отрицательно: «Карьерист, угодливый придворный, человек с сомнительной нравственной репутацией». Современники, однако, говорили прямо противоположное: человек этот «заслужил уважение и по уму, и по нравственным качествам». И в пользу сего как раз и свидетельствует тот факт, что Львов долгое время был любимцем проницательного Потемкина («первым фаворитом большого фаворита», как шутливо назвал его писатель Н.Ф. Эмин). А Потемкин, по общему признанию, обладал «величайшим познанием людей»! Как мы покажем, Львов, без сомнения, был человеком духовно близким князю Тавриды, пленившим его как своими военными талантами, так и неистощимым остроумием.

В самом деле, обвинение Львова в карьеризме покажется совершенно несостоятельным, если мы обратимся к его беспорочной ратной службе на благо Отечества. Профессиональный военный, он после окончания Артиллерийского кадетского корпуса был произведен в штык-юнкеры и принял участие в первой и второй турецких войнах. Его усердие и расторопность обратили на себя внимание начальства, и он был определен к генерал-фельдцейхмейстеру, сперва флигель-адъютантом, а потом генерал-адъютантом. Именно благодаря собственным заслугам (а не по протекции Потемкина, с которым он находился в дальнем родстве) Сергей Лаврентьевич в 1776 году был произведен в подполковники, в 1782-м – в полковники, в 1787-м – в бригадиры. В день Очаковской баталии, 6 декабря 1788 года, бригадир Львов, начальствуя над первой частью второй колонны, под жестоким огнем неустрашимо врывается в крепость. «Во уважение за усердную службу и отличную храбрость, оказанную при взятии приступом города и крепости Очакова», он был пожалован орденом Святого Георгия 3-го класса и званием генерал-майора. При штурме Измаила в декабре 1790 года Львов возглавляет первую колонну правого крыла, проявляя чудеса храбрости. Стремительно приближаясь ко рву и палисаду, преграждавшему путь от каменной казематной батареи к Дунаю, он первым перескакивает через палисад, овладевает батареями и быстро следует к Бросским воротам, но получает при этом тяжелое ранение. За этот подвиг сам великий А.В. Суворов представил его к награждению орденом Святой Анны 1-й степени. Впоследствии Львова пожалуют званиями генерал-лейтенанта (1797) и генерала от инфантерии (1800).

Сергей Лаврентьевич сопровождал Потемкина не только на поле брани – он был его неизменным спутником и в часы досуга. Он, как и светлейший, обладал даром имитатора-пародиста и мог со свойственным ему комизмом в точности передать манеру речи, интонации и даже телодвижения изображаемого лица.

Только Львов своей игривой искрометной шуткой мог чудесным образом разогнать хандру, часто овладевавшую патроном. Рассказывают, что однажды он ехал с Потемкиным в Царское Село и всю дорогу должен был сидеть, прижавшись в угол экипажа, не смея проронить ни слова, потому что князь находился в самом мрачном расположении духа, и упорно молчал. Когда Потемкин вышел наконец из кареты, Львов остановил его и с умоляющим видом сказал:

– Ваша светлость, у меня к вам покорнейшая просьба.

– Какая? – спросил Потемкин.

– Не пересказывайте, пожалуйста, никому, о чем мы с вами говорили дорогой.

Потемкин расхохотался, и хандра, конечно, тут же отступила.

В другой раз Потемкин спросил у Львова:

– Что ты нынче так бледен?

– Сидел рядом с графиней Н., – отвечал тот, – и с ее стороны дул ветер. А она, как вы знаете, сильно белится и пудрится.

Неподражаемы были анекдоты нашего героя на военные темы. Однажды его спросили, храбро ли сражаются австрийцы с турками. «О, прехрабро! – отвечал он. – Знаете ли, как они ловят турок? Однажды во время сражения один австрияк закричал товарищам: “Эй, братцы, я поймал турка!” – “Так веди его к нам!” – отвечают ему. “Да он не идет!” – “Ну так ты иди сюда!” – “Да он не пускает!”»

Остроты Сергея Лаврентьевича имели большой успех и передавались из уст в уста. Наш остроумец находил, что секретари имеют некое сходство с часовой пружиной, потому что они тоже медленно направляют ход. А вот как однажды он разыграл саму монрхиню. Когда Екатерине II подарили огромный телескоп и придворные уверяли, что, наводя его на небо, различают даже горы на Луне, Львов парировал:

– Я не только вижу горы, но и лес.

– Ты возбуждаешь во мне любопытство! – сказала заинтригованная императрица, вставая с кресел.

– Торопитесь, ваше величество, – продолжал он, – лес уже начали рубить; подойти не успеете, как его срубят.

Светлейший князь не только сам смеялся шуткам Львова, но и использовал его дар остроумца, чтобы одергивать зарвавшихся сиятельных спесивцев, кичившихся своим показным величием. Так, тщеславный генерал-аншеф М.Н. Кречетников, сделавшись тульским наместником, окружил себя поистине царской пышностью и обращался чрезвычайно надменно не только с подчиненными, но даже с лицами, равными ему по положению. Потемкин, призвав к себе Сергея Лаврентьевича, попросил: