Подставная дочь - Евгений Сухов

Я переведу дух и немного понаблюдаю за Шишкановым. Он хоть и старается не подавать виду, но взволнован до крайности. Теперь его надо дожать, и он сознается…

«Почувствовав, что над вами сгущаются тучи и вот-вот может разразиться гроза, вам пришла пора действовать. Быстро и расчетливо, – продолжу я. – Вы готовите SMS-сообщение от имени Лиды и седьмого июля, за несколько минут до начала конференции, поднимаетесь на пятый этаж, находите орудие убийства, а им оказался пожарный лом, и запускаете Масловскому сообщение. Содержание сообщения мне тоже известно: «Срочно поднимайся на пятый этаж. Буду ждать у банкетного зала «Лейпциг». Лида». Масловский почти бегом бросается на пятый этаж, где вы его встречаете ударом лома. Потом вторым ударом вы его добиваете и забираете у него файловую папку с докладом. Хороший ход, – добавлю я. – С исчезновением доклада следователи подумают, что дело именно в нем, и подозрение падет именно на тех фигурантов, о которых в докладе имелись весьма нелестные сведения. Поэтому-то вы и отдаете флешку с докладом старшему следователю Главного следственного управления Владимиру Ивановичу Коробову, что ведет это дело… Но это после, я немного забегаю вперед, – поправлюсь я. – А пока… Пока, после опроса вас, как свидетеля, вы спешите на квартиру под номером десять, что на третьем этаже второго подъезда дома номер одиннадцать дробь шесть, строение четыре по Малому Ивановскому переулку. Спешите, поскольку Карина, узнав про смерть Масловского, вполне может слинять из квартиры в неизвестном вам направлении… Вы застаете Карину дома, душите ее, затем инсценируете повешение. Но не очень умело. Стул, на который якобы вставала Карина, чтобы снять люстру, слишком мал, чтобы она достала до крюка в потолке. Да и не могла она снять сама такую большую и тяжелую люстру. Кстати, на этой люстре и на ноутбуке, на котором вы от имени Карины написали предсмертную записку, обнаружены отпечатки ваших пальцев…»

Я застываю в ожидании признания. Но его не происходит. Напротив, Шишканов вполне резонно отвечает мне, что отпечатки его пальцев в квартире, где проживала Карина, не улика, поскольку квартиру эту он, перед тем как снять, осматривал. И мог при этом дотронуться до люстры, проверяя, хрустальная она или нет…

«А как вы объясните отпечатки ваших пальцев на ноутбуке Карины?» – продолжу я брать его на пушку.

И он опять выдаст мне часть информации, признавшись в том, что бывал на этой квартире неоднократно, принимая от Карины услуги интимного характера, естественно, за определенную плату. Он даже мне скажет, какова такса. Прозвучит весьма цинично.

«Значит, вы все-таки знали Карину?» – спрошу я.

«Знал, – ответит Шишканов и виновато опустит голову. – Но, понимаете, говорить об этом мне было крайне неудобно. Ведь я собираюсь жениться…»

«А еще отпечатки ваших пальцев обнаружены на пожарном ломе, которым был убит Масловский», – скажу я.

И Шишканов, уже уверовавший, что ему вот-вот удастся выкрутиться, воскликнет: «Неправда! Я его вытер…»

Тут он запнется и поймет, что выдал себя. И я восторжествую. Так обычно ловят на слове неопытных преступников в кино. Конечно, было бы хорошо, если бы все было именно так.

Интересно, как там справляется с Шишкановым Володька?

* * *

Коробов позвонил первый:

– Ну что, допросил Шишканова в своем воображении?

– Допросил, – ответил я.

– Вопросы насчет пальчиков на люстре и ноутбуке задавал?

– Задавал.

– И что он тебе ответил? – В голосе Володьки слышалась явная насмешка.

– Он ответил, что отпечатки его пальцев на люстре могли появиться во время осмотра им квартиры, перед тем как ее снять, – ответил я.

– А на ноутбуке?

– А на ноутбуке его отпечатки пальцев тоже не являются уликой преступления, поскольку он бывал на этой квартире на правах клиента. То есть приходил к Карине за сексуальными услугами.

– Все верно, – буркнул Володька, но я не понял, задавал ли он сам Шишканову такие вопросы. – Мне он тоже признался, что знал Карину и пользовался иногда ее услугами.

– А на ломике случайно его отпечатки пальцев не нашлись? – с надеждой спросил я.

– Не нашлись, – коротко ответил Володька. И добавил: – А у тебя неплохо варит голова, когда ты воображаемо допрашиваешь преступника. Из тебя бы получился хороший дознаватель…

– Я знаю, – ответил я без ложной скромности. И нетерпеливо произнес: – Так ты его расколол или нет?

– Расколол, – ответил Коробов, – а как же иначе. Трещал, как грецкий орех!

– Ну и на чем ты его поддел? – поинтересовался я.

– Мы нашли в бумагах Масловского письмо Лиды, – ответил старший следователь Главного следственного управления Коробов. – И на письме обнаружили отпечатки пальцев Шишканова. Не на конверте, конечно, – добавил Володька. – А на самом листочке с текстом. И это явилось подтверждением того, что письмо Шишканов вскрывал. Так что улика это настоящая, не выдуманная… Кроме того, в ноутбуке Карины, взломав ее пароль, мы нашли переписку ее по «агенту» с одной подружкой-коллегой по профессии, некоей Ликой. Карина прямым текстом сообщала ей, что один ее клиент Славик, который «потеет секретарем у одного крупного босса», прочитал письмо дочери этого босса к нему, причем босс ничего до этого не знал о существовании у него «доньки» и никогда ее в глаза не видел. И Славик этот, дескать, хочет ее, Карину, за дочку этого босса выдать, чтобы потом «бабки» из него качать. И Карина у этой Лики совета просит, подписываться ей на это предложение Славика или нет.

– И что ей Лика ответила? – заинтересованно спросил я.

– А Лика ответила, что если Славик не гонит пургу, то дело, конечно же, стоящее. Поскольку получать «бабки», не раздвигая ног перед всякими козлами, просто святое дело. И пока, дескать, еще лохи на свете не перевелись, окучивать их сам Бог велит. И Карина согласилась. А так как Шишканов признался, что знал Карину и являлся ее клиентом, эта переписка Карины с Ликой стала еще одной уликой против него, – заключил Володька и самодовольно добавил: – Ну, он и поплыл…

– Что же он ноутбук с собой не прихватил, когда Карину повесил? – подумал я вслух.

– Ну, Старый, я тебя, кажется, зря похвалил, – хмыкнул Коробов. – Если бы что-нибудь из вещичек индивидуалки пропало, то сам посуди, какое это было бы самоубийство? И потом, компьютер – это основной рабочий инструмент таких, как Карина. После тела, разумеется. И его отсутствие навело бы на мысль об убийстве, чего Шишканов допустить не мог.

– Виноват, товарищ майор, – был вынужден признать я.

– В самом конце допроса я его спросил, зачем ему было все это нужно, – продолжал Володька. – Ведь все вроде бы шло нормально.

– И что он ответил? – спросил я.

– Он ответил буквально так: «Вот именно, что «вроде бы» нормально. Конечно, нормально: я больше пяти лет собирал для Масловского факты, копался в грязном белье его конкурентов и недоброжелателей, готовил доклады и отчеты, находил ему женщин, приносил, подавал… Думаете, он это ценил? Он считал, что все так и должно быть: он барин, а я лакей. Он все время говорил, что придет время и он отблагодарит меня по-царски. Но годы шли, а это время не приходило. Более того, он за мою работу перестал даже говорить «спасибо». Да, я знал Карину, поскольку пользовался ее услугами. Я уговорил ее выдать себя за дочь Масловского, ведь в письме из Клина, которое я прочел, было все необходимое, чтобы поймать Масловского в сети и начать выкачивать у него деньги. Все шло хорошо, пока пятого ночью он не позвонил мне и не спросил про Карину, почему она так неохотно говорит о матери. И добавил: «А может, она и не знает ее?» Он был на взводе и бросил трубку. Шестого июля он словно не замечал меня. А утром седьмого июля, в день конференции, он сказал мне, что хочет поговорить со мной насчет «подставной» дочери. Так прямо и сказал – «подставной». Я понял, что надо избавляться и от Масловского, и от Карины. А что еще мне оставалось делать? Ведь за эту аферу с вытягиванием из него денег Масловский с его связями засадил бы меня в тюрьму лет на пять! Мне просто нужно было заставить его молчать…» Тогда я спросил его: «Поэтому-то вы и ударили его ломом два раза, проломив во второй раз череп почти насквозь?» И он ответил, что уже не помнит, как все это происходило. «И Карину вы тоже хотели заставить молчать?» – задал я ему последний вопрос. Но он на него не ответил. И когда я приказал его увести, он обернулся и печально проговорил: «Я был лучшим секретарем во всей Москве».