Смерть Вазир-Мухтара - Юрий Тынянов

Представить себе Ивана Федоровича, бравого, с колечками усиков, управляющим Мануфактурною Компанией было просто весело. Он уткнется в бумаги, закапризничает и бросит их Грибоедову:

— Александр Сергеевич, разберитесь.

И Александр Сергеевич тогда разберется.

— Мы еще, Сашка, попутешествуем. Тебе здесь не надоело?

И Сашка отвечал, неожиданно впопад:

— Погода очень хорошая, Александр Сергеевич. Теперь на Кавказе очень даже тепло, если только дождь не идет.

И вот в один прекрасный день получил он письмо от Настасьи Федоровны, маменьки.

«Мой любезный сын!

Не имею слов, чтобы тебя отблагодарить. Ты, мой друг, — единственный помощник своей матери. Как ты меня одолжил, что сразу же и послал четыре тысячи золотом, не то, вообрази, не знаю, как бы и справилась с этими кредиторами. Говорят, Иван Федоровичу дали миллион. Какое счастье! Я писала Елизе и поздравляла. Письма идут медленно, так что ответа до сей поры не получала.

Не оставляй, мой друг, Ивана Федоровича. Он при нынешних стесненных обстоятельствах большая для нас подпора. Дошло до меня и о ваших почестях, любезный сын, и сердце матери радовалось издали.

Дошло и о некоторых ваших литературных подвигах, но зачем нам говорить об увлечении молодости! Четыре тысячи я в ту же неделю отдала за долг Никите Ивановичу, не то срок закладной, и ваша мать осталась бы без крова! Надеюсь только на Бога и на вас, бесценный сын.

А. G.

Здесь, на Москве, очень удивляются, что до сей поры не слышно ничего о назначении твоем. Помни, сынок, что голы мы, как сосенки».

Грибоедов оглядел голую комнату.

— Прорва, — тихо сказал он и сжал зубы.

И, чтоб самому не подумать, что сказал это о матери, стал рыться в Сашкиных счетах.

Он закричал Сашке:

— Сашка, прорва. Ты меня до сумы доведешь. Ты знаешь, сколько ты за переезд, франт-собака, ухлопал!

Кричал он совершенно голосом Настасьи Федоровны.

Нежданно-негаданно назавтра пришла записка от Нессельрода, краткая и крайне вежливая.

Грибоедов чрезвычайно медленно и вяло собирался к нему. Сидел без фрака в креслах, пил чай, прихлебывал и мирно говорил Сашке:

— Александр, ты как думаешь, можно здесь найти квартиру несколько пониже, хоть во втором жилье?

— Можно.

— А дешево, как думаешь?

— Можно и дешево.

— У тебя оба локтя продраны.

— Оба-с.

— Что ж ты другого казакина себе не сошьешь?

— Вы денег не давали-с.

— Зачем же ты мне не говорил? Вот тебе деньги; что останется, себе возьми, на орехи.

— Благодарим.

— А у тебя знакомых здесь нет, Александр?

Сашка подозревал хитрость.

— Нету-с знакомых. Ни одной.

— Вот как, ни одной. Напрасно, Александр. Заведи себе знакомых.

— У меня со второго этажа знакомые.

— Подай мне фрак. Орден.

Он долго вворачивал перед зеркалом золотой шпенек в черное сукно.

— Криво? — спросил он Сашку.

— Нет, прямо-с.

— Хорошо. Я пойду. Я дома, может быть, не скоро буду, так ты пообедай, квартиру запри и можешь идти со двора.

— Слушаю. К вечеру быть?

— Можешь к вечеру, можешь и раньше. Как хочешь, Александр.

Говорил он с Сашкой очень покорно и вежливо, точно это был не Сашка, а Бегичев.

У Нессельрода он повел точно такой же разговор.

— Я получил вашу записку, граф. Может быть, слишком рано? Я не помешаю?

— Напротив, напротив, дорогой господин Грибоедов, даже немного поздно.

Нессельрод был сегодня праздничный, прозрачный, сиял, как хрустальная лампадка.

— Я еще вчера вспоминал вашу тонкую мысль.

Грибоедов насторожился.

— Действительно, в Персии нынче не может быть поверенного в делах, там может быть только полномочный министр. Вы совершенно правы, и эта мысль одобрена государем.

Грибоедов усмехнулся очень свободно.

— Напрасно, граф, напрасно вы считаете эту мысль столь тонкой.

Но карлик засмеялся и закивал головой, как заговорщик, — потом он потер руки и привстал. Брови его поднялись. Вдруг он ткнул Грибоедову свою серую ручку.

— Поздравляю вас, господин Грибоедов, вы награждены чином статского советника.

И быстро, ловко пожал грибоедовскую холодную руку.

Он протянул Грибоедову высочайший указ, еще не подписанный. Коллежский советник Грибоедов возводился в чин статского советника с назначением его полномочным министром российским в Персии, с содержанием в год…

Грибоедов положил бумагу на стол.

— А что, — он сказал отрывисто и грубо, — что, если я не поеду?

Нессельрод не понимал.

— Вы откажетесь от милости императора?

Назначение — был законнейший повод, законнейший выезд на почтовых, и даже на курьерских, а путь на Персию — через Кавказ. Стало быть, Кавказ, Паскевич, стало быть, тяжелые полудетские глаза. Но это все-таки не Кавказ, не Закавказье, не Компания, это Персия.

— Тогда я буду откровенен, — сказал карлик. Он поджал губы и остановился глазами. — Нам нужно вывести из Хоя двадцать пять тысяч войска и отправить их на Турцию. Но для этого нужно получить контрибуцию, куруры. Мы ищем человека, который мог бы это сделать. Этот человек — вы.

Он испугался своих слов и сжался в горестный, отчаянный комочек.

Карл Васильевич Нессельрод, граф, вице-канцлер империи, проболтался.

Они отправляли его на съедение.

Вдруг Грибоедов щелкнул пальцами и напугал Нессельрода.

— Простите, — он засмеялся, — я принимаю назначение с благодарностью.

И Нессельрод не понимал.

Значит, с этим человеком все должно вести… наоборот. Пока не пробалтывался, человек вилял. А как, по крайнему легкомыслию, сболтнул фразу военного министра, пока совершенно секретную, человек — вот он — щелкнул пальцами и согласился. Какая это, однако же, опасная наука, дипломатия. Но он вовсе не проболтался, он знал, с кем говорит, — он с самого начала понимал, что с этим человеком должно, как и вообще, во всей этой несчастной азиатской политике, вести себя… наоборот, — и тогда получаются неожиданно хорошие результаты. И он скажет новому послу персидскому: «Мы не возьмем у вас ни… как это называется… тумана, томана» — и сразу же… куруры, куруры.