Лефорт - Николай Павленко

Эскадра вышла из Воронежа 27 апреля и добиралась до Азова почти месяц — корабли бросили якорь у крепости 24 мая. К 30 июля все было готово к отправлению эскадры в Керчь, но пришлось задержаться в Азове еще на две недели в ожидании западного ветра, поднявшего уровень воды в устье Дона и давшего возможность кораблям с глубокой осадкой выйти в море. Лишь 18 августа эскадра из двадцати двух кораблей при пальбе из всех орудий бросила якорь в десяти верстах от Керчи.

Керченский паша был заранее осведомлен о прибытии русских кораблей. Однако их количество и мощь поразили его. Формально эскадра сопровождала посла Украинцева, отправлявшегося в Константинополь на военном корабле «Крепость». В столице Османской империи полагали, что русское посольство, прибыв на корабле в Керчь, продолжит свой путь по суше. Каково же было удивление паши, когда на рейде он увидел не один посольский корабль, а целую эскадру! Удивление перемежалось со страхом, ибо паше были неведомы подлинные цели эскадры. Он мог противопоставить русскому флоту лишь девять галер и четыре корабля.

Петр в одежде саардамского плотника высадился на берег. Паша любезно принял русских гостей. Своими впечатлениями о пребывании в Керчи царь поделился с А.А. Виниусом: «В 18-й день пришли под Керчь, где турецкий обретался Асан-паша с 9 галерами и с 4 воинскими кораблями, которые приняли нас зело ласково, но с великою частию боязни. Потом посылал посол наш о приеме своем, которого они всяким образом трудилися, дабы он ехал сухим путем; но он весьма отказал в том, о чем хотя и много споровалися, но принуждены были взять с его кораблем и проводить до Константинополя с вышереченным флотом…»

Чем только не устрашал керченский паша Головина и Украинцева в надежде, что те откажутся от намерения преодолеть путь до Константинополя морем! Он заявил, что море названо Черным «не напрасно, а потому что бывают на нем во время нужды черны сердца человеческие»; что с 15 августа по Черному морю «на кораблях не ходят и ходить страшно». Украинцев, однако, настоял на своем. 28 августа «Крепость» подняла паруса и 2 сентября благополучно достигла Босфора. За три дня до отплытия посольства покинула Керченский пролив и русская эскадра, взяв курс на Таганрог, а затем на Азов.

Пассажирам «Крепости» довелось пережить несколько тревожных дней, о чем Украинцев извещал царя 17 октября. Появление русского военного корабля у стен столицы Османской империи своей неожиданностью произвело на жителей и султанский двор еще большее впечатление, чем Керченская эскадра на Асан-пашу. Пальба с пушек бросившего якорь русского корабля вызвала панику, впрочем, затем все успокоились. На корабль потянулись толпы любопытных, желавших его осмотреть. Не удержался от того, чтобы утолить любопытство, и сам султан. Все посетители «дивились, что так скоро и без турецких вожжей (корабль) прошел Черноморскую пучину», нахваливали прочность парусов, канатов и веревок, но высказывали и критические замечания — корабль, дескать, «сделан готоскодон и в морском плавании от волнения будет он небезопасен и неспособен». Украинцев возражал на это, что корабль «сделан таким подобием, как ведется, а не плоскодон», и «в хождении скор и от волнения морского безопасен», но сам, однако, не обольщался насчет прочности «Крепости». В порыве искреннего желания помочь делу Украинцев писал царю: «И сей твой, великий государь, корабль, на котором я плыл на Черном море и ветер и не самосильный, гораздо скрипел и на бок накланивался, и воды в нем явилось немало». И здесь же рекомендация, как повысить прочность сооружаемых кораблей: «…А мне мнится, что надобно у устроения корабельному присмотру быть прилежному, чтоб делали и конопатили их мастеры крепко и чтобы к одному кораблю приставлен был добрый, и честный, и разумный, и пожиточный дворянин, который бы никакой корысти был не причастен, а убогие впадут в корысть».

Какова же судьба Воронежского флота? Отвечая на этот далеко не праздный вопрос, отметим, что ни один его корабль не участвовал ни в одном морском сражении, ни одна пушка корабельной артиллерии не выстрелила по неприятельской территории — корабли стояли на приколе в Таганрогской гавани, из года в год подвергаясь разрушительному действию воды одного из самых пресных морей мира. Так что же: затея со строительством флота в Воронеже явилась всего лишь данью пристрастию царя к морю и кораблестроению? Ведь корабельная повинность дорого обошлась трудовому населению страны, да и светским и духовным душевладельцам. В череде повинностей Петровского времени она была первой, истощавшей хозяйственные ресурсы селян и горожан. Особенно пагубно корабельная повинность отразилась на торгово-промысловом населении страны: на гостях и торговых людях гостиной и суконной сотен. Короче, напрашивается вывод о напрасных жертвах, понесенных народом еще до начала изнурительной Северной войны.

Справедливости ради надобно сказать — подобное суждение является глубоко ошибочным. В действительности существование Воронежского флота избавило Россию от необходимости вести войну на два фронта, отрезвляюще подействовало на горячие головы султанского двора, отнюдь не питавшего миролюбия по отношению к своему северному соседу.

Достоин внимания факт — Турция не рискнула открыть военные действия против России в самый напряженный предполтавский период Северной войны, когда от войск Карла XII до Перекопа, то есть владений вассала Османской империи Крымского ханства, было рукой подать. Между тем султанский двор не только сам не отважился открыть против России второй фронт, но и удержал от набегов на русские земли войска крымского хана. И одной из причин этого стало наличие у России флота. Таким образом, Воронежский флот был косвенно причастен к разгрому шведов под Полтавой.

Как уже говорилось, впервые о возможной поездке представительного русского посольства в Европу Лефорт извещал родных в сентябре—октябре 1696 года. Указ же об отправлении посольства был объявлен 6 декабря 1696 года. Начиная с осени и до конца февраля 1697 года велась интенсивная подготовка к этому грандиозному предприятию, причем занимался ею сам царь.

Государь указал для своих великих государственных дел, говорилось в указе, послать в окрестные государства, к цесарю (австрийскому императору), королям английскому и датскому, к папе римскому, к Голландским Штатам, к курфюрсту Бранденбургскому и в Венецию, великих и полномочных послов: генерала и адмирала, наместника Новгородского Франца Яковлевича Лефорта, генерала и воинского комиссара, наместника Сибирского Федора Алексеевича Головина и думного дьяка, наместника Волховского Прокофия Богдановича Возницына. Велено было также «послать с ними к тем окрестным государям свои, великого государя, верющие и полномочные грамоты. А по чему им, в тех государствах будучи, его, великого государя, дела делать, и о том дать им из Посольского приказа наказ».

Перед тем как отправиться в путь, посольство было снабжено тремя инструкциями. Главная из них, составленная в недрах Посольского приказа, касалась этикета, который Великое посольство должно было неукоснительно блюсти, чтобы не уронить «государской чести». В наказе великим послам ни слова не говорилось о целях посольства, о средствах достижения этих целей, о вопросах, которые должны были поставить великие послы перед иностранными государями или их уполномоченными. Речь шла исключительно о вещах рутинных: от послов требовалось, чтобы во время провозглашения ими титула царя принимавшие их государи или их министры выслушивали титул стоя, сняв головной убор; чтобы во время аудиенции великих послов или во время торжественных трапез представители других дворов отсутствовали; чтобы дворяне, переводчики и подьячие «сидели за столом чинно и остерегательно, не упивались и слов непригодных между собою не говорили»; на аудиенцию послы должны были ехать в каретах иностранных государей и ни в коем случае не в каретах думных людей; если же государь не пришлет за великими послами своих людей, то надлежало ехать в собственных каретах; во время деловых переговоров надлежало вести себя так, чтобы великого государя имени и чести было «повышение» по сравнению с посольствами предшествующего времени.