Блудный сын - Дин Кунц

По мере приближения полудня, когда уже не осталось сомнений в том, что прислуга прибралась в большой спальне, она поднялась наверх.

Если бы горничные нашли в спальне что-то необычное, если бы обнаружили даже несколько крысиных катышков, ей бы обязательно сказали об этом. Но то неведомое, что находилось в спальне ночью, теперь ее покинуло.

Эрика тем не менее тщательно все осмотрела, прислушиваясь к посторонним звукам, заглядывая за мебель.

Ночью, охваченная страхом перед неведомым, она отступила. Представителей Новой расы не полностью лишили страха, важнейшего механизма выживания.

С другой стороны, суеверие считалось неопровержимым доказательством слабости интеллекта. Виктор не терпел суеверий. Тех, кто выказывал слабость интеллекта, вызывали на ковер, уничтожали, заменяли.

Самое невинное суеверие, скажем, вера в то, что в пятницу, которая выпадает на тринадцатое, обязательно случится что-то дурное, перекидывало мостик к осмыслению более серьезных проблем сверхъестественного. Главная же цель революции Виктора состояла в том, чтобы завершить работу прогрессивных мыслителей и создать цивилизацию абсолютных материалистов.

Вот Эрика и обыскивала спальню и прилегающие к ней помещения, чтобы изгнать квазисуеверный страх, охвативший ее прошлой ночью, да так до конца и не исчезнувший. Когда она убедилась, что ничего и никого лишнего в спальне нет, к ней вернулась уверенность в себе.

Она встала под душ и долго наслаждалась струями горячей воды.

Представителям Новой расы, даже Альфам, настойчиво рекомендовали развивать в себе умение получать наслаждение от простых физических удовольствий, что могло послужить прививкой против эмоций. Сами эмоции могли быть как формой наслаждения, так и контрреволюционной силой.

Секс числился среди одобренных удовольствий, чисто животный секс, отделенный от привязанности, от любви. Секс между представителями Новой расы также отделили и от воспроизведения себе подобных; их всех создавали стерильными.

И мужчины, и женщины появлялись на свет по прямому указанию Виктора. Семья считалась контрреволюционным институтом. Семья поощряла эмоции.

Виктор никому не доверял и создавал жизнь по чисто интеллектуальным, исключительно рациональным причинам. Жизнь из лаборатории со временем должна была заменить жизнь из чресл.

Приняв душ, Эрика открыла дверцу кабинки, взяла полотенце с ближайшей вешалки, ступила на коврик и обнаружила, что ей нанесли визит. Плеск воды и облака пара маскировали движения незваного гостя.

На коврике лежал скальпель. Из нержавеющей стали. Блестящий.

Наверняка один из скальпелей Виктора. Он хранил у себя несколько комплектов хирургических инструментов, приобретенных за время его двухсотлетнего крестового похода.

Виктор, однако, не мог положить скальпель на коврик у душевой кабинки. Не мог и никто из слуг. Здесь побывал кто-то еще. Незнакомец.

Ее окутывал горячий пар. И тем не менее она дрожала.

На выходе из морга Майкл попытался завладеть ключами от автомобиля, но за руль, как обычно, села Карсон.

— Ты ездишь слишком медленно, — заявила она ему.

— А ты ведешь машину слишком сонно.

— Я в порядке. На все адекватно реагирую.

— Да, конечно, но ты не полностью проснулась.

— Даже без сознания я не стала бы ездить так медленно, как ездишь ты.

— Знаешь, вот этого мне бы проверять не хотелось.

— Тебя послушать, так твой отец — инженер по технике безопасности или что-то в этом роде.

— Ты знаешь, что он — инженер по технике безопасности, — напомнил Майкл.

— А чем занимаются инженеры по технике безопасности?

— Следят за тем, чтобы другим безопасно работалось.

— Жизнь по определению небезопасна.

— Вот почему нам и нужны инженеры по технике безопасности.

— Тебя послушать, так безопасные игрушки были навязчивой идеей твоей матери, когда ты был маленьким.

— Тебе прекрасно известно, что она — аналитик безопасности производственных товаров.

— Господи, какое же занудное у тебя, должно быть, было детство. Неудивительно, что ты захотел стать копом, чтобы стреляли в тебя, а ты стрелял в ответ.

Майкл вздохнул.

— Все это не имеет ни малейшего отношения к тому, можешь ты садиться за руль или нет.

— Я не просто могу сесть за руль. Я — подарок Божий луизианским автострадам.

— Мне ужасно не нравится, когда ты ведешь себя, как сейчас.

— Я такая, какая есть.

— Ты просто упрямица.

— Да вы посмотрите, кто это говорит… Мужчина, который никогда не смирится с тем, что женщина может вести машину лучше, чем он.

— Половая принадлежность тут ни при чем, и ты это знаешь.

— Я — женщина. Ты — мужчина. Типично половая проблема.

— Проблема чокнутости, — возразил Майкл. — Ты вот чокнутая, я — нет, поэтому я должен вести машину. Карсон, право слово, тебе нужно поспать.

— Я смогу выспаться, когда умру.

В этот день они собирались встретиться с несколькими подругами Элизабет Лавенцы, которую нашли плавающей в лагуне с отрезанными кистями. После второй из этих бесед, в книжном магазине, где Лавенца работала продавщицей, Карсон пришлось признать, что недостаток сна отражается на ее способности задавать вопросы и воспринимать ответы.

— Ладно, мне действительно нужно поспать, — признала она, когда они вернулись к седану. — Но что будешь делать ты?

— Поеду домой, посмотрю «Крепкий орешек».

— Ты же смотрел его раз пятьдесят.

— С каждым просмотром он становится лучше. Как «Гамлет». Давай ключи.

Она покачала головой.

— Я отвезу тебя домой.

— Ты привезешь меня в опору моста.

— Если только ты этого захочешь. — Она села за руль.

Ему пришлось довольствоваться пассажирским сиденьем.

— Знаешь, кто ты?

— Подарок Божий луизианским автострадам.

— Кроме этого, ты завернута на контроле.

— Так ленивцы называют тех, кто много работает и любит, чтобы все было правильно.

— Так я теперь и ленивец? — спросил он.

— Я этого не говорила. Просто указала, по-дружески, что ты пользуешься их лексиконом.

— Только не гони.

Карсон придавила педаль газа.

— Сколько раз мать говорила тебе не бегать с ножницами в руке?

— Семьсот тысяч, никак не меньше. Но это не означает, что ты можешь вести машину в полусонном состоянии.