Зимний пейзаж с покойником - Светлана Гончаренко

– Из ружья Люба больше не стреляла?

– А пес ее знает!

Бард Стрекавин, который до того мирно свистел носом, вдруг вытянулся под одеялом и застонал. Может, не застонал даже, а запел, потому что попытался выговорить какое-то длинное слово. Ничего у него, однако, не вышло.

– Разбирает пацана на…, – сочувственно заметил Серега.

Он налил воды в кружку и поднес к запекшимся губам страдальца. Игорь Петрович снова сказал что-то неразборчивое и выпил воду, так вкусно причмокивая, что всем захотелось пить, есть и не думать о плохом.

– Интересно, что будет теперь с оружием Еськова? – вдруг спросил Самоваров.

– Черствый вы народ, коллекционеры, – отозвался майор. – Вещи вам весь свет застят! Хотя согласен, эти пушки наверняка стоят кучу денег. Никому из наследников такое добро вроде не нужно. Продадут, как пить дать! Вы, господин Жебелев, как думаете – продадут? Дом, может, и пожалеют, а вот коллекцию точно спустят!

Аристарх почесал свою асимметричную шевелюру.

– Теперь всего ждать можно, – сказал он. – Тетя Галя женщина башковитая, но с придурью. Делает, чего ее левая нога хочет. Этой коллекцией она никогда особо не интересовалась – у нее своя есть.

– Какая?

– Лучшие друзья девушек, а также поживших теток и даже многих мужиков вполне нормальной ориентации. Бриллианты! В этом она дока. Что до оружия… Продаст, наверное, только не сразу.

– Почему так?

– Покупателя найти трудно. У нас в Нетске точно таких нет – вы сами, Николай Алексеевич, коллекционер, так что знаете. Какие-нибудь братки недоделанные настоящую цену не дадут. Разве кто-нибудь в Европе…

– А сами вы, Аристарх, стреляли когда-нибудь из коллекционного оружия?

Серега, который в это время закутывал барда с головой в одеяло, издал несколько глухих кудахтаний. Оказалось, это он смеялся.

– Ничего не вижу смешного, – обиделся Арик. – У тебя, Сергей, такта нет ни на грош.

– В чем дело? – насторожился майор.

Арик пояснил:

– Я в детстве перенес психологическую травму. У меня в Ушуйске был дружок, сын начальника райотдела милиции. Он как-то стащил у отца пистолет, и мы целой компанией идиотов отправились подальше в рощу. В пятом классе учились – что с дураков взять? Пришли на место, чучело какое-то сгородили, чтоб целиться. Пашка достал свое сокровище и так долго чего-то с ним возился, что пистолет возьми и выстрели, и не в чучело, а Юрке Борисову прямо в ногу. Тот упал, орет, кровь хлещет. Кто-то за помощью побежал, а я как к месту прирос – перед глазами мутно, голова кругом идет, тошнит зверски. Тут же, под березой, меня и выполоскало. Рвало долго… – Он повернулся к Сереге с возмущением: – И нечего гыгыкать! Это стресс. С тех пор я не могу никакое оружие в руки взять. Даже любой звук, похожий на выстрел, или запах пороха вызывает у меня приступ тошноты.

– Как же вы в армии служили?

– Я не служил. У меня плоскостопие первой степени, – с гордостью пояснил Арик. – Ничего военного я вообще не люблю. Когда на свадьбах или корпоративах, что я веду, начинается фейерверк, я всегда ухожу в какое-нибудь отдаленное помещение. А дома Санька достал! Вечно взрывает какую-то гадость. Тетя Зина тоже места себе не находит: и страшно, и тесто от взрывов садится. А меня начинает тошнить, так что приходится всякий раз спускаться в подвал. На улицу в это время выходить я и не думаю: Саня малый неловкий, того и гляди, засадит мне в глаз какой-нибудь снаряд.

– Б…! Прямо тебе конкретно? – усмехнулся бесстрашный Серега.

– Попасть-то он может в любого, но мне именно моя жизнь дорога. Одно спасение, что Санька редко тут бывает.

Майор поднялся со стула:

– Ладно, ребята, идите оба спать. Утро вечера мудренее!

Стас с Самоваровым вернулись в диванную.

– Аллергия на стрельбу? Как думаешь, Колян, может такое быть?

– Вполне. Аристарх не врет – ты сам видел, как Серега над беднягой трунил. Значит, это всем известный факт.

– Еще одного вычеркиваем, – неохотно согласился Стас. – Круг подозреваемых сужается, а мотив по-прежнему неясен. Казалось бы, чего проще: застрелили богатенького, значит, дело в деньгах. Не тут-то было! Даже стрелка подходящего не найдешь – все сплошь мазилы да неврастеники. Конечно, чтоб пистолет ко лбу приставить и курок спустить, много умения не требуется. Однако нужны наглость, злость, хладнокровие. К тому же надо оружие зарядить – вряд ли лох с этим справится.

– А что, если пистолет зарядил сам Еськов? Тогда лоху оставалось только спустить курок. Может, это все-таки был несчастный случай?

Стас наморщил лоб. На его усталом лице явственно проступила утренняя щетина, глаза совсем сузились.

– Что, тоже, как и я, подумал о трепетной девушке Любе? – сказал он. – Которая из ружья стреляет? И с которой хозяин роман крутил?

– Роман-то в прошлом…

– Ну и что! Старая любовь не ржавеет. Они могли залить шары, подняться наверх и по старой памяти слегка порезвиться. Что им мешало? Еськов, похоже, тот еще был ходок по девочкам, а коллектив на вечеринке подобрался несексапильный. Кроме Любы и покуситься-то не на кого! Вот парочка и вспомнила прошлое. А что? Эротические игры с пистолетом: пиф-паф, ой-ой-ой!

Самоваров засмеялся:

– Ты всегда критиковал мои фантазии, а самого вон куда занесло!

– Это потому, что я устал. Но и в этой версии что-то есть, согласись? Я знаю жизнь и знаю слабых женщин: прикидывается Снегурочкой, а сама кремень. Есть в этой Любе что-то ускользающее. Помню, проходила у меня такая лет пять назад по хищениям в пекарне…

Хорошо, что Самоваров историю про пекарню знал. Никак бы не получилось прослушать ее в ту ночь еще раз: зазвонили у калитки. Серега бросился открывать, за ним, сонно рыча, потрусил Мамай.

– Может, теперь хоть что-то прояснится, – сказал Стас и широко зевнул. – Героически преодолевая заносы, к нам наконец добрался Рюхин!

– Не представляете, Станислав Иванович, как трудно нам пришлось, – начал рассказывать Рюхин. – Я замерз как цуцик. Зато теперь у нас свидетель есть!

Он сидел за столом короля Артура и отхлебывал чай из толстостенной чашки в горошек. Такие чашки хранились на кухне в особом шкафу. Они, как и суровые салфетки, предназначались для обслуживающего персонала. Рюхин пил жадно – он продрог больше всех. Его обычно бледное лицо горело пятнами морозного румянца. Участковый Балахин и опер Лямин, которые сопровождали следователя, были более привычны к свежему воздуху и не так раскраснелись. Они тоже пили чай.

Досталась чашка в горох и свидетелю, обнаружением которого Рюхин так гордился. Сам Рюхин сиял. Он стал разговорчивым и веселым. Наконец-то он почувствовал себя героем дня – вернее, ночи.