Арабы. История. XVI–XXI вв. - Юджин Роган

Решение этого спора, унаследованного следующим хедивом Египта Исмаил-пашой (правил в 1863–1879 гг.), было вынесено на суд французского императора Наполеона III — лица едва ли не заинтересованного. В своем постановлении от 1864 года Наполеон III потребовал у египетского правительства выплатить Компании Суэцкого канала 38 млн франков компенсации за потерю бесплатной рабочей силы и еще 30 млн франков за потерю права на застройку земель вдоль берегов канала, которое отныне возвращалось Египту. Помимо этого Наполеон III нашел причины взыскать с египетского правительства еще 16 млн франков, в результате общий размер возмещения составил порядка 84 млн франков (3 360 000 фунтов стерлингов или около 33,5 млн долларов по курсу 1864 года), что было беспрецедентной по тем временам суммой{18}.

Несмотря на дорогостоящие строительные проекты, правительство Египта с оптимизмом смотрело на экономическое будущее страны. Главной статьей египетского экспорта был длинноволокнистый хлопок, который высоко ценился европейскими ткачами. В 1861 году из-за Гражданской войны в Соединенных Штатах американский хлопок исчез с рынка. С 1861 по 1865 год цены на хлопок выросли в четыре раза, благодаря чему поступления в египетскую казну от его продажи увеличились с 1 млн фунта стерлингов в начале 1850-х годов до 11 500 000 фунтов стерлингов в середине 1860-х. Исмаил-паша считал, что с хлопковыми деньгами он сможет не только выполнить все обязательства перед Компанией Суэцкого канала, но и позволить себе другие амбициозные проекты.

Исмаил мечтал превратить Египет в великую державу и прославиться как великий правитель. В 1867 году он добился от османского правительства разрешения заменить губернаторский титул «паша» на более внушительный персидский титул «хедив», означающий «вице-король» или «вице-султан». Став хедивом, Исмаил решил переделать Каир в европейский столичный город по образцу Парижа. С прицелом на будущую церемонию открытия Суэцкого канала, запланированную на 1869 год, он развернул масштабное строительство. Между Старым Каиром и берегом Нила появились современные кварталы с европейскими зданиями и широкими, прямыми улицами. Через Нил был построен новый мост, а на острове посреди Нила воздвигли великолепный дворец (который после банкротства египетского правительства стал гостиницей). Улицы вымостили и оборудовали газовым освещением. Ландшафтные архитекторы превратили болота и озера, такие как озеро Эзбекия, образовавшиеся из-за смещения русла Нила на запад, в общественные парки с кафе и променадами. Были построены Национальный театр и Оперный театр{19}. Специально к открытию последнего итальянскому композитору Верди заказали оперу на египетскую тему, но он слишком долго работал над «Аидой», поэтому первой постановкой стала «Риголетто». Строительный бум достиг кульминации накануне визита французской императрицы Евгении на торжества по случаю открытия Суэцкого канала в ноябре 1869 года.

Все эти колоссальные проекты и траты по задумке хедива Исмаила были призваны обеспечить Египту место среди цивилизованных государств мира. Но, хотя результаты оказались впечатляющими, новый Каир был плодом тщеславия, построенным на заемные деньги, что неминуемо привело к финансовому и политическому краху. Ирония была в том, что все эти усилия по развитию и модернизации предпринимались для обеспечения независимости Египта от османского и европейского влияния. Но с каждой новой концессией зависимость египетского правительства от европейцев усиливалась. И Египет был не единственным, кто оказался в такой ловушке. Еще одно государство Северной Африки оказалось под диктатом Европы в результате своих амбициозных реформ и проектов развития.

В XIX веке Тунис, как и Египет, пользовался достаточной автономией в составе Османской империи, чтобы проводить собственную экономическую политику. Его правительство, известное как «регентство», с начала XVIII века возглавляла династия Хусейнидов. Времена берберских пиратов канули в прошлое: с 1830 года регентство запретило любое пиратство и принялось развивать экономику страны на основе промышленности и торговли.

С 1837 по 1855 год у власти в Тунисе стоял правитель-реформатор Ахмед-бей. Находясь под сильным влиянием Мухаммада Али Египетского, он создал в Тунисе национальную армию низами, военную академию и вспомогательные военные отрасли, чтобы обеспечить новую армию оружием и униформой. Среди студентов недавно учрежденной военной академии был молодой мамлюк по имени Хайр ад-Дин, который станет одним из величайших реформаторов XIX века, премьер-министром Туниса и в конечном счете великим визирем самой Османской империи.

Хайр ад-Дин был последним мамлюком в истории, которому удалось подняться от положения раба до вершин политической власти. В автобиографии, адресованной своим детям, он описал, что значит быть мамлюком: «Хотя я точно знаю, что я черкес, я не помню ни свою родину, ни родителей. Должно быть, меня забрали из семьи сразу же после войны или во время эмиграции, и я навсегда потерял ее следы». Несмотря на все попытки, Хайр ад-Дину так и не удалось найти родную семью. «Мои первые детские воспоминания, — писал он, — связаны со Стамбулом, откуда в 1839 году я поступил на службу к беям Туниса»{20}.

Выучив арабский язык и получив исламское образование, Хайр ад-Дин поступил в военную академию, где преподавали французские офицеры. Благодаря блестящим задаткам молодой офицер быстро поднялся на вершину военной иерархии и дослужился до звания генерала — всего за 14 лет после своего прибытия в Тунис. Свободно владея французским, арабским и турецким языками, Хайр ад-Дин много путешествовал по Европе и Османской империи. Имея возможность своими глазами наблюдать плоды европейского прогресса, он стал ярым сторонником реформ танзимата, убежденным в необходимости использовать европейский опыт и технологии, чтобы позволить мусульманским государствам полностью реализовать свой потенциал. Свои взгляды он изложил в вызвавшем широкий резонанс памфлете, опубликованном в 1867 году на арабском языке и два года спустя во французском переводе.

Хайр ад-Дин обратился как к европейской аудитории, скептически настроенной относительно способности исламского мира адаптироваться к современной эпохе, так и к мусульманской, отвергавшей иностранные нововведения как противоречащие ее верованиям и ценностям. При этом он опирался на аргумент, который впервые был озвучен египетским приверженцем реформ ат-Тахтави (чьи заметки о Франции были у Хайр ад-Дина настольной книгой) и к которому мусульманские реформаторы не раз будут прибегать на протяжении XIX века. Аргумент этот заключался в том, что в свое время европейцы заимствовали достижения средневековой мусульманской науки для своего научно-технического прогресса, и теперь, заимствуя плоды этого прогресса, мусульманский мир просто возвращал свое{21}.

Будучи активным сторонником политических и экономических реформ, Хайр ад-Дин придерживался консервативных взглядов в отношении государственных финансов. Он считал, что Тунис должен развивать собственную экономическую базу, чтобы обеспечить себя финансовыми ресурсами для технологической модернизации. В частности, он предлагал правительству инвестировать в строительство предприятий по переработке выращиваемых в стране товарных культур в товары для внутреннего рынка. Он сожалел о том, что тунисские крестьяне «продают европейцам хлопок, шелк и шерсть как сырье задешево, а потом покупают его обратно в виде тканей в несколько раз дороже»{22}. Гораздо выгоднее, утверждал он, чтобы тунисские фабрики сами перерабатывали сырье в ткани для внутреннего потребления. Это увеличило бы доходы государства и позволило правительству больше инвестировать в инфраструктурные проекты. Ратуя за рациональный и грамотный подход к управлению государственными финансами, Хайр ад-Дин с ужасом наблюдал за тем, как правители Туниса ведут страну к банкротству своими непродуманными инвестициями и тщеславными проектами.