Религия древних кельтов - Джон Арнотт Маккалох

Некоторые воды обладали способностью изгонять злых духов беснования. Помимо питья воды, больного бросали в воды. Такой шок должен был изгнать злого духа, как в других местах бесов изгоняли бичеванием. Божество вод помогало процессу, и обычно ему делалось пожертвование. В других случаях предполагалось, что священные воды защищают от болезни целый регион. Или же они обладают способностью даровать плодородие. Женщины совершали паломничество к источникам, пили, купались в водах, умоляли духа или святого дать им потомство и делали должное пожертвование. Дух или святой посредством своей силы порождал плодовитость, и эта идея естественно согласуется с общепризнанной способностью воды очищать, укреплять силы и исцелять. Женщины пили из источника, или омывались в водах, или носили какие-нибудь предметы, омытые в водах, чтобы это дало легкие роды или изобилие молока.

По водам делались предсказания – по способу течения, количеству воды в источнике, появлению или отсутствию пузырьков в воде, когда в них бросали пожертвования, по погружению или плаванию различных предметов. Воду спрашивали о здоровье и дальнейшей судьбе, девушки гадали, будут ли их возлюбленные верны им. Обращались также к рекам или речным божествам. В случаях подозрений насчет верности кельты, обитавшие на Рейне, клали на воду недавно рожденного ребенка на щите. Если он плыл, то мать была невинна; если он тонул, ему давали утонуть, а ее предавали смерти. Девушек, чья чистота подвергалась сомнению, испытывали подобным образом, и святой Грегори Турский сообщает о том, как одну женщину, обвиняемую в прелюбодеянии, оправдали, бросив в Саону.

Испытание ведьмы водой в Средневековье связано с этим обычаем, что, однако, было широко распространено.

Дурной аспект духа источника заметен в «проклинающих источниках». Считалось, что, если бросить в него какой-нибудь предмет с написанным на нем именем врага, сопроводив это проклятием, то дух источника приведет его к смерти. В некоторых случаях проклятие было написано на свинцовой табличке, брошенной в воду, так же как в других случаях на ней была выгравирована молитва о благах для просящего. Или опять же предметы, над которыми произносилось заклятие, помещали в источник, из которого жертва брала воду, из-за чего она могла понести ущерб. Превосходным примером проклинающего источника является источник Финнон-Элиан в Денбиге, у которого некогда, должно быть, была священ-нослужительница-хранитель, поскольку в 1815 году некая старуха руководила там церемониями. Она писала имя жертвы в книге, получая в то же время дар. В источник от имени жертвы погружали булавку, и из-за этого знания его имени дух источника оказывал на него вредоносное влияние. Очевидно, обряды, подобные этим, в которых смешаны магия и религия, не чисто кельтские, но интересно обратить внимание на их существование в кельтских странах и у кельтского народа.

У кельтов был свой собственный культ деревьев, но они приняли и местные культы – лигурийский, иберийский и другие. Fagus Deus (божественный бук), Sex Arbor, или Sex Arbores, на пиренейских надписях, и безымянный бог, изготовленный из хвойного дерева на алтаре в Тулузе, возможно, указывают на местные лигурийские культы дерева, принятые кельтами в римские времена. Леса часто управлялись отдельной богиней, подобной Dea Arduinna Арденнского леса и Dea Abnoba Черного леса. Но, как правило, лесу предназначался целый класс божеств деревьев, например Fatx Dervones, духи дубрав Северной Италии. Скопления деревьев, подобные Sex Arbores, почитались, возможно, за их высоту, уединенность или некоторые другие особенности.

Кельты устраивали свои священные места в темных рощах, деревья увешивали пожертвованиями или головами жертв. Человеческие жертвы вешали или накалывали на деревья (например, так практиковали воины боудикки), потому что деревья были обителью духов или божеств, которые во многих случаях имели власть над растительностью.

Плиний говорил о кельтах: «Для них нет ничего более священного, чем омела и дерево, на котором она растет. Но кроме этого, они выбирают дубравы в качестве своих священных рощ и не выполняют ни одного священного обряда без использования дубовой ветви»[30].

Максим Тирский также говорил о кельтском (германском?) изображении Зевса как высокого дуба, a в древне-ирландском глоссарии приводится слово «daur» («дуб»), как древнеирландское имя для обозначения бога, и переводится как «dia» («бог»). Священный костер, возможно, получали посредством трения дубовой древесины, и именно из-за древней святости дуба кусок его древесины до сих пор еще используется как талисман в Бретани. Другие арийские народы, кроме кельтов, считали дуб символом высшего бога, Солнца или Неба, но, вероятно, это не было его древнейшим значением. Дубовые леса некогда были более обширны в Европе, чем теперь, а древняя традиция, согласно которой некогда люди ели желуди, оказывается хорошо обоснованной свидетельствами археологических находок, например, в Северной Италии. Люди, живущие в области дубрав и употреблявшие желуди в пищу, могли легко принять дуб в качестве представителя духа растительности или роста. Дуб долговечен, его листва была защитой, он давал пищу, его древесина использовалась в качестве топлива, и поэтому он явно был другом человека. По этим причинам и потому, что дуб был наиболее выносливым и живучим существом из всех, каких люди знали, он стал воплощением духов жизни и роста. Фольклорные предания показывают, что дух растительности в форме своего представителя ежегодно был убиваем, хотя в то же время был полон энергии, и его жизнь могла бы приносить пользу всем и передаваться неуменьшенной его преемнику. Поэтому дуб или человек, представляющий дух растительности, или оба вместе, сжигались в кострах в день летнего солнцестояния. Каким образом в таком случае дуб стал символизировать бога, приравниваемого к Зевсу? Возможно, это произошло потому, что Зевс обладал сельскохозяйственными функциями, и более ранний дух растительности стал божеством с функциями, похожими на функции Зевса. Костры разжигали, чтобы поддержать жизнь Солнца; они питались из дубравы, и в них сжигали дуб или человеческую жертву, символизирующие дух, воплощенный в дубе. Возможно, считалось, что Солнце подпитывается кострами, которые жгли среди священных дубов; таким образом, это было «первоначальное хранилище или резервуар огня, который время от времени вытягивался, чтобы накормить Солнце». Дуб стал символом яркого бога, соединенного также с ростом. Но, судя по народным верованиям, старое представление все еще оставалось могущественным, а дерево или человеческая жертва влияли на благо всего растительного роста и на жизнь.

Доктор Эванс считает, что «первоначальным святым объектом в центральных дольменах Стоунхенджа было священное дерево», а именно дуб, являющийся олицетворением кельтского Зевса. Дерево и камни, когда-то связанные с почитанием предков, стали символами «скорее небесного Духа или Духов, чем душ умерших людей». Но теперь доказано, что Стоунхендж уже существовал до прихода кельтов, следовательно, такой культ был докельтским, хотя он вполне мог быть принят кельтами. Практиковался ли этот гипотетический культ племенем, группой племен или целым народом, остается неясным, и можно вполне сомневаться, был ли Стоунхендж когда-либо чем-то большим, чем сценой для культовых обрядов предков.