Танец Арлекина - Том Арден

Он знал, что надо сделать. В кабинете у Воксвелла стоял большой письменный стол. В верхнем ящике этого стола лежала металлическая шкатулка, а в этой шкатулке, как знал Полти, Воксвелл хранил мешочек с серебряными монетами — яркими и блестящими. Скоро, очень скоро эти монеты помогут сыну Воксвелла начать новую жизнь.

Сыну Воксвелла.

Полти презрительно сплюнул.

— Он — не мой отец! — произнес он вслух.

Тихо, осторожно толстяк подошел к дому. Кабинет Воксвелла располагался на нижнем этаже. Полти направился к парадному крыльцу.

Темно.

Тихо.

С бешено бьющимся от волнения сердцем Полти прижался носом к оконному стеклу и заглянул в пустую комнату.

Отлично. Он так и знал.

Окно в кабинете у Воксвелла открывалось просто: створка окна ездила вверх-вниз. Полти знал, что нижняя задвижка давным-давно сломана. Полти вытянул руки, ухватился за оконный переплет… и рама легко поднялась вверх.

Полти стоял в темном кабинете. Тут было тепло. В камине догорали угли, отсветы ложились на спинку большого дивана, повернутого к огню. Полти сбросил шубу и повесил на спинку дивана.

Задуманное он должен был сделать быстро.

И тихо.

Письменный стол озаряла луна. Света хватало. Полти провел рукой по каминной полке в поисках ключа. Он дрожал, но не от страха, а от волнения. Они раньше залезал в шкатулку и таскал из нее серебряные монетки. Но одну-две, не больше. Теперь он должен был забрать все. Сердце его колотилось так громко, что вдруг Полти испугался: вдруг от этого стука проснется Воксвелл и застанет его здесь.

Медленно, мучительно медленно он повернул ключ в замочной скважине. Луна светила так ярко, что Полти разглядел даже резьбу на крышке шкатулки. Ключ повернулся. Он открыл крышку шкатулки. Да. Заблестело серебро. Полти запустил руку в шкатулку. Да!

— Да! — вырвалось у него.

— Навряд ли, — прозвучал сухой, тихий голос.

Рука Полти судорожно дернулась. Он отдернул ее. Сжал кулаки. Монеты посыпались на пол. Полти так напугался, что даже не заметил, что в кулаке у него зажат сложенный вчетверо листок бумаги.

Он слышал, как тикают часы.

— Я не сплю с твоей мамашей. Я с ней не сплю с тех пор, как ты родился, — объявил лекарь, поднимаясь с дивана, стоявшего у камина. — Я-то думал, тебе это известно, Тисси.

— Не называй меня так!

— Тисси, девчонка Тисси.

Лекарь крабьей походочкой подобрался к парню. На нем была ночная сорочка, парик он на ночь снял. Его противные губы скривились и подрагивали. В руке он сжимал кожаную плеть.

Воксвелл налетел на сына.

— Порочное дитя! — орал Воксвелл. — Я научу тебя почитать бога Агониса!

Разъяренный лекарь схватил Полти за волосы и швырнул на крышку письменного стола.

— Брось деньги! Штаны снимай!

Рука отца метнулась к завязкам штанов Полти. Кожаная плеть описала в воздухе дугу. Но Полти не разжал кулаки. «Монетки» — не выходило у него из головы. «Держи монетки крепче», — приказывал он себе. Плеть больно ударила его.

Он закричал. Вывернулся. Взметнулись его кулаки.

Воксвелл отшатнулся.

А потом Полти метнулся к окну. Штаны болтались у него под коленями. Выпрыгнув в окно, он упал в снег на спину. Перевернулся. Но лекарь настиг его.

Шлеп! Шлеп! — хлестала плеть.

Полти уворачивался.

Отбивался.

Лягался.

Все было кончено.

Полти лежал один-одинешенек на снегу на лужайке на заднем дворе. Снег серебрился под лучами луны. Кулаки его были сжаты до боли.

Монетки!

Он дрожал. Он был без ботинок, без штанов, рубашка его была порвана.

«Не вернусь. Он — не мой отец».

Вот какие мысли бродили в голове у Полти, лежавшего на снегу, полуголого, истекавшего кровью. Эти слова он повторял и потом, словно заклинание, когда его увидел Боб, разбуженный пущенным в окно камнем. Боб выбежал на улицу и помог своему Дрожавшему от холода дружку взобраться по лестнице и войти в «Ленивого тигра».

— Ой, бедняжка! — всплеснула руками досточтимая Трош, завидев Полти. — И кто же это с тобой сотворил? Ему бы домой надо скорее!

Только когда измученный Полти уснул, Бобу удалось разжать стиснутые намертво пальцы друга. Что же за сокровище так отчаянно сжимал Полти? Несколько мелких монеток и скомканная бумажка, которую Полти, наверное, прихватил по ошибке. Почему-то Боб сразу подумал, что бумажка важная, и бережно развернул ее. Только так и можно было обращаться с истлевшим от времени листком, иначе он бы рассыпался на кусочки.

Боб сел около окна, куда светила луна, и время от времени оглядывался на спящего друга. Далеко не сразу он сумел разобрать, что написано на листке. А в бумажку был завернут перстень с аметистом.

Полти, укрытый теплым одеялом, ровно и медленно дышал. Занимался рассвет. Во дворе кучер запрягал лошадей, готовясь к отъезду в Агондон.

— Как бы мне хотелось летать! — признался как-то раз Джем Варнаве, когда его инвалидное кресло докатилось до конца Длинной галереи. Широко открыв глаза, он вглядывался во мрак — туда, куда уводила лестница.

Прошло несколько лет. Руки у мальчика окрепли. Но он не забывал о своей болезни. Даже здесь, в этом особом мире, где Джем чувствовал себя свободнее, он тосковал. Ему казалось, что он в ловушке. Что он — пленник. Он изъездил галерею из конца в конец, но сколько же можно было ездить туда и обратно! Лестница… даже на нее он въехать не мог. Да и вообще в любом другом месте замка Джем не мог бы проехать на своем кресле без помощи Варнавы.

Джем закрыл глаза и вздохнул.

— Варнава?

Карлик не отозвался. Джем очень удивился — ведь Варнава обычно не отходил от него ни на шаг.

Тишина. Из-за окон доносились птичьи трели. Слышался шелест листьев. Было тепло. Природа вступила в пору расцвета. Белые облака плыли по небу, словно паруса.

Вдруг на лестнице раздался странный звук — громкое клацанье.

— Варнава! — печаль Джема сменилась изумлением. Тяжело отдуваясь, карлик спешил к мальчику. Старательно, осторожно переставляя коротенькие ножки, карлик спускался по лестнице, что-то волоча за собой.

Какую-то деревяшку. Нет, две деревяшки.

— Ничего не понимаю, — проговорил Джем.

И не понял до тех пор, пока Варнава не поставил деревяшки вертикально. Деревяшки были покрыты резьбой, отполированы. В них было что-то загадочное, волшебное. Для коротышки Варнавы они были великоваты, но он жестами показал своему другу, как ими пользоваться. Глаза карлика смотрели серьезно, и даже, пожалуй, печально. Он словно пытался сказать Джему, что тот подрос и стал сильнее, что пришло время испробовать новый способ передвижения.