Твой шанс - Маргарита Климова

- Ну вот, хоть на человека стал похож, - протягивает руку Эд, прощаясь у выбитой двери. – Сейчас мастер приедет, вернёт всё, как было.

- Спасибо, ребят, - киваю и спешу их спровадить. – Дальше сам справлюсь.

- Утром посидим в офисе, продумаем план, - обещает Паха. – Наберись ещё немного терпения. Вернём мы твою Тайку.

   Они уходят, а я на нервяке жду мастера восстановить дверь. Нарезаю круги по квартире, мечусь от стены к стене, и вся выдержка лопается, будто мыльный пузырь. Кидаю прощальный взгляд на открытую квартиру, спускаюсь вниз и прошу консьержку проследить за заменой, и забрать ключи. Как бы хреново мне не было, но сталкер внутри требует нестись на привычный пост, где из-за куста отлично просматриваются ворота Звёздной.

   Подъезжаю как раз вовремя, чтобы своими глазами увидеть автомобиль Рохтера, выруливающий на проезжую часть, а на пассажирском сидении Таисию, кивающую ему с улыбкой. Бью кулаком по рулю, матерюсь, брызжу слюной, давлюсь желчью, разворачиваюсь и преследую их.

   Мой путь заканчивается у очередного, крутого особняка, скорее всего семейного гнезда четы Рохтеров, где я остаюсь рыгать ядом, накручивать себя и ломаться с каждой пройденной минутой. Сколько я здесь стою, не сводя взгляда с кованных воротин и охранника, ходящего взад-вперёд? Кажется вечность, две пачки скуренных сигарет, сожранных семьдесят процентов нервных клеток, а по часам всего сорок минут.

   Не надеюсь ни на что, не вижу смысла бороться за любовь, прикапываю в землю призрачное счастье. Не будет его, как и новой любви. Нет на свете второй такой половинки. Завожу мотор, выворачиваю руль и почти встречаюсь с бампером подъезжающего такси. В последний момент бью по тормозам, подаюсь вперёд, и вижу, как из ворот вылетает она. Пустой взгляд, дорожки слёз на щеках, искусанные в кровь губы. Выхожу из салона, ловлю её, и она повисает на моих руках.

- Тая, милая, мыша моя маленькая. Что случилось? Кто обидел тебя?

   Её бьёт крупная дрожь, из горла вырывается вой, а пальцы цепляются за рубашку, в попытке разодрать её в клочья. Прижимаю к себе сильнее, приподнимаю и сажаю в солон, спеша скорее покинуть проклятое место. Она со мной, в моих руках, и больше я её не отпущу.

Таисия

- Тая, милая, мыша моя маленькая. Что случилось? Кто обидел тебя?

   Глаза застилает влажная пелена, в голове пульсирует тупая боль, ноги подкашиваются, отказываясь двигаться и нести подальше от этого сучьего логова, давящая глубина затягивает на самое дно, придавливая толщей воды, но родной голос и крепкие руки, подхватившие меня, становятся ориентиром, маяком для того, чтобы оттолкнуться и выплыть.

   Он крепко держит, подхватывает, усаживает в машину и шепчет, шепчет, шепчет успокаивающие слова. Меня трясёт, слёзы льют сплошным потоком, а из груди вырывается животный вой. Несправедливость и отчаяние наваливаются гранитной плитой, не оставляя лазейки для выхода.

- Сейчас, малышка… Сейчас всё будет…

   Стас продолжает говорить, сжимает пальцы и крутит руль, рывками выруливая на проезжую часть. Ровная дорога мягко укачивает в колыбели тепла от включённой печки, мутные огни плывут за окном, нежные поглаживания дарят спокойствие и усыпляют. Автомобиль останавливается, тихий рокот двигателя захлёбывается тишиной, а за стеклом город живёт своей жизнью. Движется нескончаемым потоком транспорт, шевелятся ветви редких деревьев, люди спешат с работы домой, забегая по пути в магазины, только у меня внутри мёртвая пустота сворачивается болезненным комом.

- Давай, Таисия, иди ко мне, - прохладный поток воздуха обжигает голое плечо, и я вспоминаю о забытом жакете и потерянной сумочке в доме Рохтеров. Холод сменяется жаром ладоней, земное притяжение забытой невесомостью, а уха касается сладкий шёпот. – Потерпи, мыша. Ещё чуть-чуть.

   Как давно всё это было. Слабость в коленях от шелестящих слов любви, ноющее томление, стекающее вниз живота, от бережных касаний, протяжное «да» на интимность момента, неиссякаемое счастье, затапливающее берега. Как не хватало того воздуха, которым дышалось полной грудью, от которого по крови растекалась пьянящая эйфория.

   Стас заносит меня в ванную комнату, ставит на тёплый кафельный пол и стягивает лямки по плечам, освобождая от платья. Мне бы отшатнуться, вспомнить обиду, отбросить его руки и послать куда подальше, но я стою, молчу и впитываю исходящую от него заботу, прикрыв глаза и вдыхая терпкость пряностей и сладость сандала.

- Ты замёрзла. Тебе надо согреться. Не бойся. Я не трону, - слышу неуверенность и страх. Киваю, соглашаясь и подталкивая к действиям. Необходимость почувствовать его крепкие руки на теле, шершавые ладони на груди, умелые пальцы в точке женственности обостряется и затмевает прожитое время без него.

- Я не боюсь, - касаюсь рукой груди и чувствую бешенное биение сердца, сплетающееся с моим пульсом и подталкивающее вибрацию к промежности. – Поцелуй меня, Стас.

   Он несколько мгновений пристально смотрит в мои глаза, медленно приближается и невесомо проводит мягкими губами по моим, цепляя нижнюю, посасывая её и лаская языком. От одного этого кружится голова, подгибаются колени и мурашки бегут вдоль позвонка. Издаю стон, втираюсь в его крепкое тело, и на меня обрушивается ураган, сдерживаемый весь период долгого расставания. Заледеневшее одиночество разбивается вдребезги под напором голодных поцелуев, пожирающих застоявшуюся тоску, и жадных рук, сдирающих с кожей боль одиночества.

   В данный момент моя жизнь замкнулась на нём, а мой мир ограничился стенами ванной, за которыми остались слёзы, разочарование, ненависть и дерьмо, пачкающее меня и окружающих. Сейчас я плавлюсь в его руках, раскрываюсь и вспоминаю, что значит быть с ним, что значит дышать общим воздухом, что значит биться в одном такте.

- Я безумно скучал, любимая, умирал, жарился в аду и гнил заживо без тебя, - урчит Стас, подхватывая под бёдра и сажая на прохладную столешницу раковины, приятно диссонирующую с огнём, захватившим нас в плен страсти. – Мне не хватало твоих губ, бархатистой кожи, влажного тепла, вкуса, аромата. Не хватало всей тебя. Не отпущу. Ты только моя.

   Сейчас я согласна с каждым его словом. Тоже скучала, умирала, не жила, сохла заживо. И да. Сейчас я его. Полностью, без остатка. Раздвигаю ноги, с ликованием встречая его твёрдость, трущуюся о влажные складки и нетерпеливо дёргающуюся от соприкосновения с плотью. С восторгом принимаю член на всю длину, истекая от распирающей растянутости. Кажется, его бешенные толчки достают до лёгких, выбивая воздух, хрип и крики. Слишком долго его не было во мне. Слишком давно меня не разрывало от удовольствия.

   С каждым ударом от сердца откалывается панцирь изо льда, кровь обжигающе несётся по венам, а крылья, высохшие от предательства, наполняются жизнью и расправляются за спиной. Толчок, второй, третий, и мелкие покалывания дразнят кончики пальцев на ногах, разбегаясь в стороны и стремясь вверх туда, где всё пульсирует от внедрений, сокращается и готово, вот-вот, взорваться. Меня трясёт, выгибает, сотрясает в оргазме, вознося сквозь бетонные преграды к небу. Кажется, я кричу, срывая голосовые связки и рассыпаясь эхом по потолку. Кажется, я проваливаюсь, отключаюсь, помня только соль на губах, крепкое плечо под зубами и сладкую кровь на языке.