Смыжи - Петр Ингвин

Андрей не мог успокоиться. Кто-то же мелькнул в окне, это не галлюцинация, если техника его засекла.

Засекли очки и внешние камеры, а внутренние в здании ничего не заметили. Однако, странно. Остается надеяться, что специалисты сейчас бьются над загадкой, и ответ скоро будет найден.

А не будет ли поздно? В конце концов, немешарики никуда не денутся, Милица сейчас выполняет требуемую задачу — лежит в постели, а некто в лаборатории, умеющий становиться невидимым для датчиков и камер слежения, подглядывает за поселком и, возможно, роется в перспективных разработках профессора Зайцева.

Нет, так дело не пойдет. Андрей поднялся. Облачаясь в костюм, он не забыл и экзоскелет — сила лишней не бывает.

Сработал вызов. «Координатор ЧБ Кривов Гаврила Иванович. Срочно».

— Слушаю.

— Андрей, вы идете проверить лабораторный корпус? — Гаврила Иванович почесал нос. — Мы не возражаем, но просим взять с собой напарницу. Вам лучше держаться вместе, чтобы в экстренной ситуации второй оказался рядом. Милица еще не спит, мы известим ее, чтобы собралась и вышла.

Похоже, с Милицей разговаривали параллельно: сияние за домом, перегородившим вид, тотчас стало ярче и через несколько секунд погасло.

— Андрей! — вскоре позвал из ночи тихий голос.

— Я здесь. Жду. Не хотел идти навстречу.

Еще бы, если стены отсутствуют. Мало ли. Лучше перебдеть, чем. Кхм. Вот именно.

Неподалеку вспыхнул яркий свет.

— Выключи фонарик! — Андрей едва сдержал возмущение, готовое выплеснуться другими словами.

— Я могу наступить на змею!

— Шаркай по земле во время каждого шага, они уползут. После света мы ничего не увидим во тьме. И нас легко будет увидеть.

Он перехватил слепо кравшуюся в темноте Милицу за руку и повел за собой.

Это оказалось лучшим выходом. Спутница безропотно ступала след в след, затылок чувствовал ее дыхание. И страх. Можно смягчить: скажем, волнение. Впрочем, псу под хвост сантименты. Сомнения, тревога, нервы, опасения— все это присутствовало, и все это распухло, как Вселенная от Большого Взрыва, и достигло апофигея. Образованный, культурный, начитанный человек здесь, конечно, поправит, что правильно говорить «апогей», но доведись ему испытать то, что сдавливало грудь в этот миг, Андрей голову дал бы на отсечение: выражения сменятся другими, и чем начитаннее человек, тем длиннее и замысловатее будут его шедевры ораторского искусства.

Страх. Другого слова не подберешь. И не нужно. Вещи надо называть своими именами.

Рука Милицы подрагивала. Андрей и сам чувствовал себя на грани. Спасала только ответственность за спутницу.

Зачем Кривов отправил их вдвоем? Вместе не так страшно? Ерунда. Но вдвоем бояться приятнее, чем одному, это да, за это спасибо. К тому же, смысл мужчины— в защите женщины. Половина мыслей вместо страха и напряжения думала о том, чтобы не допустить неприятностей и готовилась с ними бороться.

Какая-никакая, а польза от вылазки в компании девушки, которая и сама по себе не дает мыслям покоя.

Небо прочертила упавшая звезда — так красиво древние романтики называли олицетворение зла, символ смерти для многих или несчастья для не полностью выживших, таких, как Яна. Метеор. Сейчас их перенаправляли или сбивали, и атмосферы достигали только не представлявшие опасности, которые не превратятся в метеориты, то есть, не упадут.

Люди прошлого, когда видели сгоравший в верхних слоях метеор, загадывали желание. Они верили, что такое желание обязательно исполнится. Что загадал бы Андрей, если бы успел?

Этот вопрос сразу вытеснил другой: а что загадала бы Милица?

Хотелось бы знать.

Вот и ответ на свой вопрос, что загадать. Узнать, о чем мечтает спутница. Да. Тогда появится, о чем мечтать дальше.

А еще свойством исполнять желания предки наделили ситуация, когда находишься между чем-то одинаковым. Например, между людьми с одинаковым именем, фамилией или, например, профессией. Андрей загадал бы, чтобы желания его и Милицы совпали.

А если они совпадут, то, по этой примете, нужно бы оказаться между ними, одинаковыми, и будет тебе вечное счастье, и садкое на десерт.

Воображение с гнусной ухмылкой набросало варианты загадывания счастья: оказаться между двух рушащихся небоскребов, между нераскрывшихся парашютов, между воюющих армий, между грибов атомных взрывов… Счастье, говорите?

А выбежать на поле между рыцарями на турнире, которые несутся друг на друга с копьями наперевес, или между стреляющимися дуэлянтами?

В такой «романтической» и «очень удачной» с точки зрения предков ситуации загадывать нужно только жизнь и надеяться на чудо. А поговорка «надежда умирает последней» окажется как нельзя кстати.

Нет, пусть уж лучше птичка на голову накакает, это тоже, как верили раньше, к счастью. Верили, потому что птичек размером с птерика не видели. Хорошо, что Зайцев не суеверный, а то отходы жизнедеятельности модифицированных птерозавров не закапывались бы в труднодоступном месте, а «осчастливливали» бы встречных и поперечных в самые неожиданные моменты.

Вывод из этого один: хороших примет не существует, они все кому-то выходят боком, а плохая примета в мире единственная, это — быть суеверным.

Андрей вздохнул, внимание переключилось с умозрительных образов на реальные.

По вечерам поселок сверкал и переливался флюоресцентным освещением от деревьев, но к ночи иллюминация отключалась. Наверное, следовало ее включить, ведь дома пусты, свет никому не помешает. Нечто глубинное не позволило этого сделать — казалось, что в темноте Андрея с Милицей тоже не видно. Разум понимал, что это не так, но душе было спокойнее.

Освещение они обязательно включат на обратном пути. Если ничего не случится. То есть, если обратный путь будет.

Ну и мысли. Вдоль позвоночника прокатилась ледяная волна.

Ладонь Милицы в руке Андрея была холоднее, чем его. Чувствуется, думы напарницы следуют в том же пессимистическом направлении.

— Ты как? — прошептал он.

— Нормально. Кто бы рассказал мне еще вчера, что путь на работу окажется таким нервным.

Нервным. Хорошее слово. Могло быть хуже.

Они остановились у входа в возвышавшуюся над рельефом местности стеклянно-пластиковую громадину первого корпуса. По сравнению с немешариками любое высокое строение казалось титаническим, построенным великанами. Пять этажей — это на четыре больше, чем нужно нормальным людям. Дань традициям, веха прошлого. Раньше под ногами у человека была грязь, и душой, телом и взглядом он стремился ввысь. Когда прививаемый с двадцатого века принцип «Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят», наконец, заработал, отстранение от неприятных реалий исчезло как явление, природа вновь стала другом, и искусственность в архитектуре сменилась естественностью. Ажурное здание лабораторий строилось в переходный период, оно сочетало казавшееся несочетаемым: с одной стороны — высоту и старые материалы, с другой — тенденцию к озеленению всего и вся. Снаружи стены доверху оплетали растения, из межэтажных проемов тянулись к свету ветви деревьев. В целом здание походило на изящную стеклянную вазу, которую, разбив, склеили пластиком, а затем на много лет забыли в кустах.