Время банкетов - Венсан Робер

Одним словом, префект или супрефект, который станет преследовать участников банкета, одержит победу отнюдь не наверняка, но зато непременно прослывет местным тираном и будет опозорен либеральной прессой. Понятно, что префекты колебались, особенно в последний год Реставрации. Напротив, участники банкета, прежде всего те, что держали речи или исполняли куплеты собственного сочинения, представали перед земляками в наилучшем свете и потому в некоторых случаях вели себя почти вызывающе. Презирая возможный гнев местного начальства, показывая, что убеждения для них дороже карьеры или доброго отношения властей, во всяком случае при этом режиме, они подавали пример того самого гражданского мужества, которое либералы эпохи Реставрации считали верховной добродетелью.

Но дело этим не ограничивалось; было еще одно обстоятельство, благодаря которому, по-видимому, одни лишь либералы в эпоху Реставрации смогли с успехом использовать банкеты для основания более или менее значительных политических ассоциаций. Что же до ультрароялистских администраторов и полемистов, они представляли общество как сугубо иерархическую систему и в большинстве своем не могли понять одной простой вещи: банкет собирает равных, более того, банкет делает людей равными.

«С нашей точки зрения, эти так называемые патриотические собрания, во время которых дух партий (самая пылкая и самая слепая из страстей) смешивает все сословия и сближает людей, вовсе не привыкших брататься друг с другом, суть настоящие оргии, на которых депутат и чиновник порочат свое достоинство. С точки же зрения либералов, собрания эти суть триумфы»[203].

Разумеется, ультрароялисты считали либеральные банкеты оргиями, потому что банкеты эти смешивали сословия, помещали рядом людей разных званий и разного круга, а это, с точки зрения ультрароялистов, не могло не привести к разного рода эксцессам. Понятно, почему либералы, со своей стороны, так настаивали на том, что все участники банкетов — люди достойные, что на их «истинно семейных празднествах» царит превосходный дух. Но главное заключалось не в этом. В глазах участников либеральных банкетов наибольшее преимущество составляло именно то, в чем их упрекали противники, — смешение социальных уровней, равенство в действии, пусть и на короткое время.

Нетрудно догадаться, что, за редкими исключениями, префекты, супрефекты и комиссары эпохи Реставрации описывали эти банкеты без всякого снисхождения. «В банкете приняли участие 54 гостя из города и деревни. Многие подписчики на банкет не явились. Избирателей пришло меньше двадцати». «Гостей было не больше девяноста, и притом многие — простого звания»[204]. В Монтобане из 130 или 135 ожидаемых гостей «избирателей набралось не больше трех десятков, а все прочие либо юнцы, либо люди без политического веса». «Участвовали, как и прежде и как во всех других местах, наряду с несколькими домовладельцами и несколькими зажиточными негоциантами, сделавшимися корифеями партии, судейские, студенты, клерки нотариусов и стряпчих, мелкие фабриканты и ремесленники, почти все из Труа»[205]. Разумеется, внимание властей к числу избирателей, участвующих в банкете, связано со вполне объяснимыми предвыборными расчетами. Но не следует сбрасывать со счетов и то нескрываемое презрение, с которым они относятся ко всем прочим участникам. Так, посылая министру список из сотни подписчиков, пожелавших участвовать в банкете в честь Бенжамена Констана в Страсбурге в октябре 1829 года, — список, в котором значатся среди прочих два фельдшера, три пивовара, четыре колбасника и один мясник, два фабриканта свечей, два каменщика, один булавочник, один шляпник, один маслобой, префект заключает: «Ваше сиятельство может судить о природе этого собрания по званиям людей, в нем участвовавших»[206]. Местные власти — кто с презрением, а кто с негодованием — делают из этого вывод, что либералы идут на все, лишь бы созвать на свои банкеты побольше народу, и с видимым удовольствием докладывают, что организаторы вначале собирались открыть подписку только для тех, кто числится в списках избирателей, но затем, чтобы зала не пустовала, были вынуждены допустить туда совсем молодых юношей или людей из простонародья[207]. В таких условиях депутат вряд ли может по-настоящему гордиться устроенным в его честь банкетом: «Депутат [Ларибуазьер, избранный от Витре], кажется, чувствовал, что попал в общество, для него не слишком почетное»[208]. Нет ничего невероятного в том, что в подобной компании депутату было не по себе и он поспешил удалиться[209].

Так в самом деле бывало: некоторые депутаты чувствовали себя неловко в обществе своих самых пылких сторонников — по причинам социальным, но также, подчеркнем, и политическим[210]. Однако главное, как мне кажется, вовсе не в этом. Приняв решение об устройстве банкета и очертив круг участников обозначением суммы взноса, либералы брали на себя обязательство затем принимать в число подписчиков практически всех желающих: либеральная общежительность по определению носит открытый характер, поскольку либералы претендуют на представительство за всю нацию в целом, за все поколения, от стариков до юношей, а также за любую социальную среду, за людей любого происхождения. К величайшему негодованию префектов и всех ультрароялистских публицистов, среди гостей в самом деле оказывались люди, которые вообще-то не должны сидеть за одним столом, поскольку принадлежат к разным кругам. В банкетах — на этом либералы настаивали всегда, начиная с банкета в «Радуге», — принимали участие одновременно люди знатные и разночинцы: