Горький вкус времени - Айрис Джоансен

– Сию минуту у меня нет ни малейшего желания обсуждать что-либо. Я сейчас слишком устал, чтобы есть или думать, – твердо объявил Жан-Марк. – С тех пор, как я покинул Тулон, я скакал день и ночь и уверен, что половина грязи с этой дороги все еще липнет ко мне. Я собираюсь вымыться и проспать следующие двенадцать часов.

– Двенадцать часов! Вы не можете этого сделать! Нам надо обсудить, что делать дальше с Катрин!

– Моя дорогая Жюльетта. – Ласковый тон не скрывал стальной решимости в его голосе. – Хорошо бы вам сразу уяснить, что я поступаю только так, как хочу, и питаю отвращение к словам «не можете».

Это она могла понять, с неохотой признала Жюльетта. Она и сама не любила этих слов.

– Я тоже, но если бы вы…

– Завтра. Спокойной ночи, Жюльетта. – Дверь за Жан-Марком тихо закрылась.

Жюльетта забралась в постель и медленно натянула на себя одеяло. Она забыла, что Жан-Марка невозможно заставить что-то сделать против его воли.

Жюльетта повернулась на бок, и ее пронзило острое возбуждение, навалилась истома, сладко заныло внизу живота. Он здесь! Красивый, блистательный и такой же таинственный и загадочный, каким она его помнила. Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до необычной линии его скул, до крепких мышц его бедер.

Дотронуться? Жюльетта тут же поспешила найти приемлемое объяснение своему желанию. Ею движет лишь любопытство художницы к строению и линиям мужского тела.

Жюльетта закрыла глаза и приказала себе спать.

* * *

Руки Жан-Марка, когда он стоял, глядя на Катрин, медленно сжались в кулаки. Зачем он здесь? Ему следовало отправиться прямиком в постель, как он и сказал Жюльетте. Он не собирался будить Катрин и встречаться с ней до завтрашнего утра. И все же он у ее кровати.

Катрин никогда не обвинит его в преступной небрежности. Она так похожа характером на его отца. И так же молча будет страдать и погибнет прежде, чем произнесет хоть слово осуждения.

Жан-Марк знал, почему он здесь. Он хотел убедиться, что все не так страшно, что Катрин не уничтожена насилием. Этого подтверждения он не получил. От хрупкой бледности Катрин щемило сердце. А Жюльетта не утратила своей живости, некстати подумал он.

Жюльетта!

Судьба вновь привела ее под эгиду его власти, как это уже случилось в гостинице много лет назад. И черт побери! – ее уязвимость защищала Жюльетту от него так же, как когда-то оберегало от него ее четырнадцатилетие. Это почти заставило. Жан-Марка поверить в ангела-хранителя невинных мира сего.

Почти. Катрин также была невинна, но ангелы не защитили ее.

Жан-Марк протянул руку и ласково погладил светлые волосы Катрин, разметавшиеся по подушке. Он оказался не тем опекуном, каким хотел бы видеть его отец. Он всегда был слишком занят, слишком нетерпелив, все время торопился с места на место. Даже когда Катрин приезжала домой из аббатства, он уделял ей лишь мимолетное внимание.

Жан-Марк, пытаясь справиться с болезненным комком в горле, отвернулся. Самобичевание теперь не поможет. Слава богу, что Катрин и Жюльетта остались живы!

Они должны примириться с тем, что произошло, и найти способ продолжать жить.

Филипп Андреас явился на следующий день ранним утром. Он был бледен, трезв и испытал бесконечное облегчение, когда Жан-Марк сообщил ему, что Катрин и Жюльетте удалось спастись от резни.

– Ты имеешь полное право сердиться, Жан-Марк, – с несчастным видом сказал Филипп. – Когда по приезде в город я услышал об этой бойне в аббатстве, я почувствовал… Ты не можешь винить меня больше, чем я сам виню себя.

– Еще как могу, черт побери! Матерь Божья, что могло тебя так задержать?

Филипп вспыхнул, и его зубы впились в нижнюю губу. Жан-Марк изумленно уставился на него.

– Женщина?!

– Одна из цветочниц. Она была… я думал, это не очень важно. Всего несколько ночей.

Жан-Марк зло рассмеялся.

– Господи, надеюсь, твои игры с цветочницей стоили того, что случилось с Катрин. – Он сжал зубы. – Ты не можешь просто извиниться и забыть об этом, Филипп. Почему, черт тебя побери, ты не сделал так, как я тебе велел? Я же специально заехал в Вазаро!

– Я не думал, что такое может произойти, – просто ответил Филипп. – Ты же знаешь, у нас в Вазаро все спокойно, и кажется, что никакой войны и революции просто не существует.

– Будь ты проклят, я же наказал тебе выехать немедленно и… – Жан-Марк замолчал. И что он на него кричит? Ему следовало самому ехать прямо в аббатство. Филипп был так далек от революционных бурь в своем Эдеме, что, несомненно, не понимал, какой вред может причинить его отсрочка. У Жан-Марка такого оправдания не было. Он уже имел опыт общения с фанатиками и вымогателями из Национального собрания, равно как и с умирающими с голоду бандами, бродившими по улицам города и сельским дорогам.

– Ладно, что сделано, то сделано. А теперь попытаемся подумать о будущем. Жюльетта сообщила, что им помог человек по имени Франсуа Эчеле – он соратник Жоржа Жака Дантона. Я хочу увидеться с ним. Отыщи его и привези сюда.

– Ты думаешь, это разумно? Дантон публично заявил, что одобряет массовые убийства и сам им способствует. В Париже меня уже просветили.

– Нам необходима помощь, а у Эчеле есть причины нам ее предоставить. Филипп замялся:

– Могу я сначала увидеть Катрин? Я хочу сказать ей, как сожалею…

– Не думаю, что она захочет вас видеть. – В дверях стояла Жюльетта, обвиняюще глядя на Филиппа. – Я помню вас. Вы Филипп, а я Жюльетта де Клеман.

Филипп кивнул и поклонился.

– Я тоже помню вас, мадемуазель. Не могу сказать…

– Почему, ради всего святого, вы не приехали за ней?

Филипп вспыхнул:

– Меня… задержали.

– А Катрин изнасиловали.

– Жан-Марк сообщил мне. Не могу передать, насколько я сожалею…

– Ступай, Филипп, – велел Жан-Марк. – Я хочу, чтобы Эчеле был здесь еще до обеда.

Филипп снова поклонился Жюльетте и быстро выскользнул из салона.

Жюльетта повернулась к Жан-Марку.

– Вы послали за Эчеле? Хорошо. А почему вы не… Куда вы смотрите?

– На вас.

– У меня что, грязь на лице? – Девушка подняла руку к щеке. – Я сегодня утром скоблила пол и…

– Скоблили пол?

– Почему бы и нет? Робер и Мари уже не первой молодости, а других слуг в дом мы брать не должны. Я хорошо скоблю полы. В аббатстве я постоянно это делала. – Она отняла руку от щеки. – Потом смою. Одно пятнышко не имеет значения.