Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет - Элис Манро

То и дело в почтовом ящике она находила брошюрки. Читать их она не читала и какое-то время полагала, что такого рода макулатуру получают все – наряду с предложениями выиграть отдых в тропиках или какие-то еще неотразимые блага. Потом выяснилось, что те же самые материалы получает Льюис в школе – «креационистскую пропаганду», как он это называл. Печатную продукцию оставляли на его рабочем столе или совали в щель ящика для корреспонденции в кабинете.

– Ну, я понимаю, к моему столу имеют доступ дети, но какая сволочь, интересно, пихает эту дрянь в ящик для почты в кабинете? – пожаловался он однажды директору.

Директор ответил, что понятия не имеет, ему это тоже пихают. Льюис упомянул фамилии парочки их учительниц (парочки криптохристианок, как он называл их), на что директор ответил в том смысле, что не стоит из-за этого рвать на груди рубаху, бумажки всегда можно выкинуть.

Еще были вопросы на уроке. Они, конечно, всегда были. Это уж вынь да положь, как говорил Льюис. Какая-нибудь мелкая замухрышка с ангельским личиком или самоуверенный всезнайка не важно какого пола вдруг встает и пытается сунуть ржавый лом в теорию эволюции. С этим Льюис боролся своими собственными, испытанными на практике методами. Говорил провокаторам, что если кому нужна религиозная трактовка вопроса о возникновении жизни, то в соседнем поселке имеется Христианская особая школа, – пожалуйста, переводись туда. Когда вопросы участились, стал добавлять: дескать, туда даже автобус ходит – вперед! собирай книжки и бегом марш прямо сейчас, если ты так решил.

– Флаг тебе в руки, – однажды сказал он.

Потом было что-то вроде разбирательства: добавил ли он каноническое окончание «и древко в жопу» или оставил висеть в воздухе. Но даже если он в действительности и не произнес сакраментального слова, он, несомненно, бедняжечку обидел, потому что все ведь знают, как эта фраза должна звучать полностью.

После этого креационистская фракция класса предприняла заход с другого галса.

– Дело не в том, сэр, что нам так уж нужна религиозная трактовка. А в том, что мы не понимаем, почему вы не хотите уделить ее рассмотрению ровно столько же времени.

Льюис позволил втянуть себя в полемику:

– Да всего лишь потому, что я поставлен сюда учить вас науке, а не религии.

Но это он говорил, что сказал именно так. А некоторые утверждали, будто он сказал: «Потому что я поставлен сюда не для того, чтобы учить вас всякому говну». Ну и конечно, конечно, объяснял Льюис, когда тебя перебивают в четвертый, в пятый раз, опять и опять переформулируя вопрос вот чуточку по-другому («А что, вы думаете, нам повредит знать и противоположную точку зрения? Если уж нас вовсю тут учат атеизму, разве не справедливо было бы немножко поучить и религии?»), крепкое словцо и впрямь могло сорваться с его уст, и он, разумеется, не стал за него извиняться – в условиях, когда так провоцируют!

– В этом классе командую я, так что, чему вас тут будут учить, решать мне.

– А я думал, всеми командует и все решает Господь, сэр.

Ну что делать, выгнал из класса. Пришли родители, говорили с директором. Вернее, они-то хотели поговорить с Льюисом, но директор принял меры, чтобы этого не случилось. Льюис об этих переговорах узнал много позже – понял по более или менее шутливым фразам, которые за его спиной раздавались в учительской.

– Не надо так из-за этого переживать, – сказал ему директор. Директора звали Пол Гиббингс, он был на несколько лет младше Льюиса. – Им просто нужно чувствовать, что их слушают. Их надо иногда умасливать, хихикать с ними.

– Уж я ли не умасливал, я ли не хихикал! – сказал Льюис.

– Н-да. Правда, тон хихиканья я имел в виду несколько иной.

– Надо повесить знак. Собакам и родителям вход воспрещен.

– В этом что-то есть, – сказал Пол Гиббингс, понимающе вздыхая. – Но ведь они, я полагаю, в своем праве.

На страницах местной газеты стали появляться письма. Каждые недели две письмо, подписанное «Озабоченный родитель», или «Христианин-налогоплательщик», или «Куда мы катимся?». Письма были хорошо написаны, грамотно разбиты на абзацы, содержали сильную аргументацию, – похоже было, что все они вышли из-под одного пера. Упор в них делался на то, что не все родители могут себе позволить плату, которая требуется в Христианской школе, но все платят налоги. Следовательно, заслуживают того, чтобы их детей учили в государственных школах, причем так, чтобы это обучение не оскорбляло и не подрывало их веры (хотя бы предумышленно). В некоторых письмах научным языком разъяснялось то, как Писание зачастую понимается превратно и как открытия, которые на первый взгляд подкрепляли теорию эволюции, на самом деле подтверждают библейский подход. За этим следовали библейские цитаты, предсказывающие появление нынешних ложных учений, а также того, что этими учениями будет вымощена дорога к полному обрушению всяких приличий и правил цивилизованной жизни.

Со временем тон писем изменился, стал обличительным и угрожающим. Обличались агенты Антихриста, засланные в правительство и в школы. На обозрение выставлялись когти Сатаны, протянувшиеся к душам детей, которых на самом-то деле принуждают ведь не к чему-нибудь, а к повторению на экзаменах заученных догматов погибели.

– Какая разница между Сатаной и Антихристом? Или это одно и то же? – спрашивала Льюиса Нина. – Квакеры насчет этого очень уж как-то невнятны.

Льюис отвечал, что ему крайне неприятно то, как она все это пытается обратить в шутку.

– Прости, – серьезно отвечала она. – А кто, по-твоему, все это пишет? Какой-нибудь священник?

Он сказал, нет, это дело, скорей всего, организовано гораздо лучше. Это широкая кампания со стратегией, какой-то штаб-квартирой и штатом журналюг, сочиняющих письма, которые затем развозятся по местам и отправляются как бы из местных почтовых отделений. И крайне маловероятно, что это началось именно здесь, в его классе. Все это спланировано, в качестве мишеней выбраны наиболее подходящие школы – видимо, в тех районах, где есть надежда на какие-то симпатии общества.

– Вот как? Значит, это не против тебя лично?

– Это слабое утешение.

– Разве? А я думала…

Кто-то написал на машине Льюиса: «Гореть тебе в аду». Но не краской из аэрозольного баллончика, а просто пальцем по пыльному кузову.

Небольшая фракция учащихся его выпускного класса начала бойкотировать занятия; вооружившись записками от родителей, они садились на пол за дверью. Едва Льюис начинал что-то рассказывать, они принимались петь:

Сотворил Господь нам землю, Насадил цветущий сад – Розы, лилии, мимозы, Ананас и виноград. Создал мамонтов и тигров, Динозавров и слонов, Птиц, лягушек и улиток, Вошек, мошек и ослов.

Директор им напомнил о правиле, запрещающем в коридоре сидеть на полу, но приказа идти в класс не отдал. Пришлось им удалиться в кладовку спортивного зала, где пение продолжилось; хорошо подготовившись, они имели в репертуаре и другие гимны. Всем мешая, их голоса путались с хриплыми командами учителя физкультуры и никак не могли попасть в ритм топанья ног по полу зала.