Офицер империи - Андрей Борисович Земляной

из ушей не капало. А не постарались бы они, так меня бы там конечно размазали в тряпки.

— Хм. — Горский усмехнулся. — Ваша скромность, поистине велика, но у меня другие сведения. — Горский вытащил из внутреннего бокового кармана пиджака что-то похожее на узкую открытку, и раскрыл её. — Гранды, влили в свои плетения пятнадцать миллионов эрг, но все они разошлись на огненные заклинания, оставив после себя лишь пустую эфирную гарь, немало вам помешавшую. Это из заключения товарища Топоркова, которому мы не можем не доверять. Всё же специалист номер один у нас в Империи. Далее, заключение гранда Куропаткина — эксперта по хаотическим монстрам и тварям. Дыра в боку главного чудища аномалии, произошла от запоздалой детонации снаряда крупного калибра, когда он сначала упал в мягкий песок, а взорвался сильно позже от огненного потока духа огня, и на ход боя фактически не повлиял. Ну и последнее, вызов духа огня, на территории аномалии невозможен. Это категорический вердикт всех энергетиков, до которых я смог дотянуться. Так что элементаль целиком и полностью ваша заслуга.

— Если честно, нам нечем тебя заинтересовать. — Прогудел низким басом Космылин. — Денег у тебя… ну точно больше чем у меня. Невест вокруг хороводится столько, что ужас, да и честью не обижен. Грудь в боевых орденах, да и полковник уже. Так что мы можем только просить. Убери, мил человек, дрянь эту с нашей земли. Нет уже никаких сил терпеть. Да и растёт она. За год километров по пять прибавляет.

— Ого. — Владимир покачал головой.

— Так и я говорю, ого. — Кержаков тяжко вздохнул. — А если нужно чего — проси. Всё достанем, всё купим.

— Давайте так. — Владимир кивнул, принимая решение. — Прогуляюсь я по вашей аномалии, посмотрю, что там к чему, и что вообще можно сделать. Что со всем разберусь не обещаю, но гляну обязательно. Ну и если решение будет принято, нужно будет подержать в готовности команды зачистки. Главный монстр конечно держит всю эту живность на плаву, но если её не перебить вовремя, то ситуация снова может ухудшится.

— Это мы разом. — Савелий Кержаков небрежно взмахнул рукой. — И вольных ватаг нагоним, сколько нужно, и армию можем и десант. С егерями вот только сложнее, но и этот вопрос решим если что.

— Тогда, считайте договорились. — Владимир кивнул. — Но сначала рекогносцировка. Аэрофотосъёмка, карты с обозначением полевых аномалий, и всё что нужно. Это вам армейская разведка отдаст, и чего не хватит — сделают. А как всё это будет, так вы дадите мне знать.

— Так есть уже всё это. — Горский улыбнулся одними губами. — И аэросъёмку сделали, и карту склеили. Всё как положено. У нас этой работой занимается отставной генерал-майор Анисимов, Валентин Евгеньевич. Он точно знает, как нужно.

— И самолёт у вас есть? — Поинтересовался Владимир. — Не пешком же туда идти?

— И самолёт, и вертолёты. — Кержаков кивнул. А как же. Сибирь — матушка она же огромна. Пешком не находишься. А нам и людей забросить, и технику. Так что от СКА-сорок, который малую буровую в сборе таскает, до штурмовиков.

Из кабинета Владимир вышел слегка недовольный, что без него опять всё решили, но люди и правда радели не за себя и не за капиталы, а скорее за свою землю, а так как она и Соколову была родной, то значит вопроса о том, помогать или нет вовсе не стояло.

В состоянии крайней задумчивости он отошёл в сторону поглядывая на гуляние сибиряков, и примкнувших к ним военных. Тут его и отловила Клара, горячо интересовавшаяся тем, что обсуждали в закрытом кабинете три сибирских олигарха и герой ликвидации опаснейшей аномалии.

— Владимир Алексеевич. — Теледама, ловко подхватила Владимира под руку, и потащила куда-то дальше, в глубь ресторана. — Мы так с вами и не поговорили…

— А должны? — Соколов удивился. — Вроде я давал интервью вашей программе. Как-то там, э… Армейский вестник, или Армейские вести…

— Армейский вестник. — Клара-геноцид, хищно улыбнулась, заводя Владимира в комнату, превращённую в настоящую студию.

— Клара Сергеевна. — Владимир укоризненно покачал головой. — Вы явно и напрасно злоупотребляете моим хорошим к вам отношением.

— Вот ведь! — Клара остановилась посреди комнаты. — Да любой, любой человек был бы счастлив что его покажут по телевизору, но не вы! — Она в сердцах топнула ногой, и подломив каблук на туфле, начала заваливаться набок, и упала бы если б не Соколов подхвативший её на руки, и усадив в кресло.

— Но я-то не любой, Клара Сергеевна. — Владимир вздохнул. — Зачем вам это? Славы не хватает?

— Мне-то? — Женщина сняла с ноги испорченную туфлю, и окинув взглядом отшвырнула в сторону, и затем сняла вторую, оставшись босиком. — Всё просто. Я хочу, чтобы на экране была жизнь. Настоящая. Кипучая и бурная. А не сопли, и слюни. А для этого, на экране должны быть герои. Настоящие. Их мы и снимаем. Пилотов вертолётов, которые постоянно рискуют жизнью доставляя учёных в аномалии, самих исследователей, лезущих во все дыры мироздания, медиков, военных, искателей и других. А на ком воспитывать молодёжь?

— Ну вообще-то все профессии важны. — Заметил Владимир, давая жестами команду одному из телевизионных ассистентов принести ему сломанную туфлю. — Вот медики или военные усталые идут с работы, и заходят в ресторан, где их вкусно кормят повара, и для них играет приятная музыка, сыгранная музыкантами. И им становится чуть легче. Настроение повышается. А на следующий день, мальчики и девочки опять идут в операционную, или в войсковую часть. И там в их труде, есть очень весомая часть труда работников ресторана. А если взять шире… спасибо. — Владимир кивнул телевизионщику, подавшему туфлю, — Работников тыла, вооруженцев, или в случае с больницей, службу сестры — хозяйки, и снабженцев. То вовсе не маленькая. — Владимир сплёл узор сращивания структур, и накрепко соединив отломанные части каблука, подождал пока они срастутся в единое целое, и подал Кларе. — Можно носить.

— Как вы это делаете? — женщина вгляделась в едва заметное место шва. И надела туфлю на ногу.

— Магия. — Владимир развёл руками и негромко рассмеялся. — А у вас что, по-другому? Вот, снимаете вы, например, придурка в цветастых тряпках, блеющего про что-то про девочек. А зритель видит глубокого,