Лжедмитрий I - Вячеслав Козляков

Живой царь Борис был сильным врагом, но его смерть подарила самозванцу надежду. Дела с передачей царской власти в Москве приостановили осаду Кром. Сначала надо было привести стоявшее там войско к присяге, чтобы оно продолжило борьбу с Лжедмитрием именем нового царя из рода Годуновых. 1 мая 1605 года, одновременно с рассылкой грамот по городам о присяге царице Марии Григорьевне и царю Федору Борисовичу, в войско под Кромами были отправлены новые воеводы, бояре князь Михаил Петрович Катырев-Ростовский и герой новгород-северской обороны Петр Федорович Басманов. Следом, 3 мая, из Москвы была отправлена роспись полков, которыми должны были командовать эти воеводы: «А велел им быти под Кромами по полком, а роспись послал царевич после их, майя в 3 день». Этому разрядному документу суждено было стать источником грандиозной ссоры в полках, решившей участь едва начавшегося царствования Федора Борисовича Годунова.

Царевичу, продолжавшему выстаивать заупокойные службы по умершему отцу, было еще недосуг вникать во все детали управления, и он перепоручил их тому же, кому доверял Борис Годунов, — боярину Семену Никитичу Годунову. Тот решил сразу же обозначить, кто будет править при молодом царе. Из родственных побуждений и даже без ведома царя Федора Борисовича, как подчеркивалось потом в разрядных книгах, первый царский боярин назначил своего зятя боярина князя Андрея Андреевича Телятевского командовать сторожевым полком. Это и было той роковой ошибкой, которая обусловила всю последующую цепочку событий, включая переход войска под Кромами на сторону самозванца, гибель Годуновых и воцарение Дмитрия Ивановича.

Но обо всем по порядку. В разрядах сохранилось живое описание реакции воеводы боярина Петра Федоровича Басманова, назначенного по злополучной росписи только вторым воеводой Большого полка. «И как тое роспись прочли бояре и воеводы, — записал составитель разрядной книги, — и Петр Басманов, падчи на стол, плакал, с час лежа на столе, а встав с стола, являл и бил челом бояром и воеводам всем: „Отец, государи мои, Федор Олексеевич точма был двожды болыни деда князь Ондреева, а царь и великий князь Борис Федорович всеа Русии как меня пожаловал за мою службу, а ныне Семен Годунов выдает меня зятю своему в холопи, князю Ондрею Телятевскому; и я не хочу жив быти, смерть приму, а тово позору не могу терпети“». Комментируя это известие, С. Ф. Платонов справедливо заметил, что «через несколько дней Басманов тому позору предпочел измену»158. Петр Басманов забыл или не хотел помнить, что его отец Федор Алексеевич Басманов возвысился благодаря тому, что ходил в фаворитах у царя Ивана Грозного. У рода тверских князей Телятевских поэтому могли быть свои счеты с бывшими опричниками, отодвинувшими на время родословную знать.

Назначение боярина князя Андрея Андреевича Телятевского перессорило и тех, кто был раньше просто лоялен Борису Годунову, и тех, кто входил в их родственный круг. Недовольным оказался еще и воевода полка левой руки стольник Замятия Иванович Сабуров. Он также отреагировал резко, не стал ссылаться на свою тяжелую болезнь («в те поры конечно лежал болен»), а заносчиво отослал роспись обратно новому главному воеводе князю Михаилу Петровичу Катыреву-Ростовскому со словами: «По ся места я, Замятия, был больши князя Ондрея Телятевсково, а ныне меня написал Семен Годунов меньши зятя своево, князя Ондрея Телятевсково».

Царь Борис Годунов жаловал стольника Замятию Сабурова и даже разрешал ему «задирать» своими местническими претензиями самого боярина князя Василия Васильевича Голицына. Вот и в этот раз под Кромами Замятия Сабуров решил показать, что он думает о местническом положении своего рода, и снова подал челобитную «о местах» на воеводу полка правой руки под Кромами боярина князя Василия Васильевича Голицына (через голову воевод передового и сторожевого полков, в том числе своего обидчика князя Телятевского)159. Боярину князю Василию Васильевичу Голицыну повторение местнического наскока Сабурова тоже должно было казаться вызовом, потому что его уже и так обошли, снова, как и в 1598 году, оставив далеко от Москвы во время царского избрания.

Наконец, назначение боярина Петра Федоровича Басманова, в свою очередь, пришлось не по вкусу второму воеводе полка правой руки князю Михаилу Федоровичу Кашину, который «бил челом на Петра Басманова в отечестве и на съезд не ездил, и списков не взял»160.

Таким образом, несмотря на то, что под Кромами почти все воеводы всех пяти полков (за исключением боярина князя Василия Васильевича Голицына) входили в число заметных сторонников Годуновых, согласия между ними не оказалось.

Надо учесть и то, что в Путивле очень умело противодействовали официальной версии о расстриге Григории Отрепьеве, показывая там лже-Отрепьева161. Самозванец, получив известие о смерти Бориса Годунова, развил бурную агитационную деятельность. Его лазутчики и эмиссары вели переговоры и привозили сведения о том, что происходит в Москве и в армии. Возобновились контакты самозванца с бывшим гетманом его войска — сандомирским воеводой Юрием Мнишком. 1 мая 1605 года «царевич Дмитрий» извещал его из Путивля о смятении, царившем в войске под Кромами, расколовшемся на сторонников Годуновых и тех, кто держался стороны Дмитрия.

Причины поддержки самозваного царевича могли быть самые разные, но настоящую силу ему придавала только убежденность людей в его «прирожденности». Отражением таких размышлений о происхождении внезапно явившегося «царевича» были и метания главных воевод под Кромами — братьев князей Василия и Ивана Голицыных и Петра Басманова, переданные автором «Иного сказания». Московские воеводы тоже видели «бывшее в пол цех сомнение и смятение» и размышляли, склоняясь все-таки к принятию того, кто называл себя сыном самого Ивана Грозного: «А худу и неславну человеку от поселян, Гришке ростриге, как такое начинание возможно и смети начати?»

Действительно, по сию пору трудно оспорить изощренность замысла самозваной идеи. И кто осудит современников, знавших только одно имя претендента на престол и не отдававших ясного отчета о последствиях своего выбора? Принималось во внимание и другое: поддержка, якобы оказанная «царевичу» королем Сигизмундом III: «Да не без ума польский и литовский король ему пособляет». Но это была явная ошибка. Создавалось впечатление, что скорее хотели убедить себя в том, что можно оправдать свое нежелание дальше терпеть униженное положение при Годуновых. Поэтому главным аргументом перехода на сторону Дмитрия стало откровенное стремление к самосохранению: «Да лучше нам неволи по воле своей приложитися к нему, и в чести будем; а по неволи, но з бесчестием нам у него быти же, видя по настоящему времени»162.

Так решилась участь Борисова сына, которого вместе с прежними присягами царю Борису Годунову и его семье разменяли на обещавшее благополучие царствование «сына Грозного».

Присяга войска под Кромами новой царице Марии Григорьевне и царю Федору Борисовичу закончилась, едва начавшись. Новгородского владыку Исидора, приехавшего для приведения войска к крестному целованию, отослали обратно в Москву163, а армия разделилась на тех, кто целовал крест новым самодержцам из рода Годуновых, и тех, кто не стал этого делать.