Лик над пропастью - Иван Любенко

Солнце потихоньку скатилось с зенита, когда путешественники добрались до станции Кавказская. Одноэтажное здание вокзала из красного кирпича с рядом высоких окон постепенно переходило в величественное двухэтажное сооружение, украшенное резными узорами в исконно русском стиле. Но во всем этом великолепии читалась сдержанная роскошь, присущая архитектуре хорошего вкуса.

Скоротав два часа в ресторане, спутники благополучно пересели на московский поезд и тронулись в сторону Вод. Под мерный стук колес и тихое покачивание вагона Клим Пантелеевич с интересом внимал увлекательному рассказу священнослужителя об истории появления нерукотворного образа Господа.

— Первые сведения о нем доносятся до нас из глубины веков. Однажды Эдесский царь Авгарь, страдающий проказой, обратился с письмом к Христу и попросил исцелить его. Иисус тогда находился в Иерусалиме и сам прибыть к больному не мог, но послал апостола Фаддея, который полностью вылечил правителя. В знак признательности Авгарь отправил в Иерусалим живописца, чтобы тот написал портрет Спасителя. Несмотря на все старания художника, картина никак не получалась. Виной всему был яркий свет, исходящий от Вседержителя. Он мешал отразить характерные детали Его лица. Поняв это, Сын Божий попросил подать ему чистый плат. Он умылся и промокнул им лицо. На материи чудесным образом проявился Его лик, который и был передан царю. Получив подарок, Авгарь повелел набить льняное полотно на «доску негниющую» и водрузить над вратами. Это был своего рода оберег от иноверных завоевателей.

Прошло более десяти столетий, и в середине X века убрус перенесли из Эдессы в Константинополь. Но в 1204 году, после захвата Рима крестоносцами, Эдесский образ исчез. Где находится теперь святыня — никто не знает. Ходили слухи, что она ушла на дно вместе с кораблем, который плыл в Венецию. И тем интереснее появление наскальной иконы у нас. Я вполне убежден, что она создавалась по образу и подобию той самой Эдесской — Константинопольской, — закончил повествование диакон.

— Тогда можно предположить, что аланы, желая оградить себя от завоевателей, также решили изобразить Святой лик над своим городом, — задумчиво проронил Ардашев.

— Вы положительно правы! Именно так я и думаю.

— Только для этого им надо было увидеть оригинал.

— Не обязательно. Дело в том, что после Вознесения Господа нашего Иисуса Христа Кавказ посетили пять святых апостолов: Андрей Первозванный, Матфей, Иуда Фаддей, прозванный Левием, Варфоломей и апостол от семидесяти Фаддей. Они заложили основу христианства на Кавказе. От них местные жители и узнали о наличии Спаса Нерукотворного. Иконописец, скорее всего, был византийцем и не раз лицезрел Священный убрус.

— Я слышал, что причерноморские земли всегда оставались неким форпостом христианства на Северном Кавказе. Ведь и Боспорское царство в итоге превратилось в провинцию Римской империи. Насколько я знаю, это произошло в эпоху Юстиниана, по-моему, в VI веке от Рождества Христова.

— Вы правы, Клим Пантелеевич. А позже, в X веке, христианская Алания простиралась от самых верховьев Кубани до реки Аргун в Чечне, к западу от Урупа и до Аварии в Дагестане. Представляете?

— Да, большая была территория. Вполне возможно, что, сохранись Алания до наших дней, и не было бы никакой Кавказской войны.

— Вполне резонное предположение. Скажите, а вам не доводилось знакомиться с работой Шоры Ногмова «История адыхейского народа»?

— Признаться, нет.

— А между тем это был замечательный ученый. Он служил поручиком в Отдельном кавказском корпусе и одновременно занимался историей Кавказа. По его утверждениям, адыгские племена давным-давно поклонялись Иисусу. Православие в первую очередь принимала знать. Именно от христианских священников и берут свое начало большинство дворянских родов Черкесии. Адыги (черкесы) считали себя христианами и крестили детей, но только по достижении ими восемнадцатилетнего возраста. А в церкви молились исключительно старцы.

— Почему?

— Основная часть мужского населения жила грабежом, а это грех. Из-за этого им запрещалось входить в храм. Но как бы там ни было, благодаря Византии в горы пришло просвещение, появилось искусство. Христианство принесло на Кавказ свет цивилизации. Я уверен, свитки Аланской митрополии это подтверждают. Вот почему так важно их отыскать. — Диакон внимательно посмотрел на адвоката и вдруг спросил: — Как вы думаете, Клим Пантелеевич, может ли убийство Маевского быть связанно с его письмом владыке?

— Такую возможность отрицать нельзя. Но меня сейчас беспокоит другое: до сих пор я не имею ни малейшего представления о том, как Поликарп Спиридонович, находясь за сотни верст от аланских памятников, сумел определить местонахождение тайника.

— Возможно, мы поймем это на месте.

— Утешение слабое. Однако сдается мне, что легковерный титулярный советник разоткровенничался и выложил злоумышленнику свои соображения. Я подозреваю, что и убили его лишь для того, чтобы никто не узнал тайну монашеского хранилища. Другого объяснения у меня пока нет.

— Тогда получается, что преступник уже завладел перепиской?

— Не знаю. Прошло не так уж много времени. Вполне вероятно, что мы можем встретить его в горах.

— Но ведь это опасно? — В голосе священнослужителя послышались настороженные нотки.

— К сожалению, вся наша затея — штука до крайности рискованная. Поэтому я прошу вас быть внимательным и осторожным.

За разговорами часы и версты летели незаметно. Тем временем поезд миновал колонию Каррас и Николаевскую. Выскочив из леса, локомотив начал медленно подниматься на степную возвышенность. Слева виднелась гора Машук, а справа, немного в стороне, — острые вершины Бештау. На спуске состав увеличил скорость и полетел стрелой. Вдали замаячил сигнальный огонь. Протяжно и хрипло засвистел паровоз, и, точно испугавшись, дрогнули вагоны. Неожиданно прямо из-за поворота открылся Пятигорск.

Город будто обработали ретушью: золотом сияла осенняя листва, и в садах светлыми пятнами проступали аккуратные домики, казавшиеся ослепительно-белыми на фоне сумеречного неба.

По коридору носились проводники, предупреждая публику о прибытии. Показался вокзал, и поезд, замедлив ход, остановился. Стоило кондукторам отворить двери, как на перрон высыпали пассажиры. Муравьями суетились носильщики. Беспокойно выглядывали из-за чужих спин встречающие. Чуть поодаль, у открытого окна жандармской комнаты, нервно курил офицер.

Клим Пантелеевич и диакон вышли из синего вагона. Услужливый носильщик, завладевший их багажом еще в коридоре, катил впереди чемоданы. Добравшись до парного экипажа, он что-то сказал извозчику и тут же принялся укладывать вещи на задок коляски.

— Куда прикажете? — осведомился возница.

Диакон замялся и рассеянно посмотрел на Ардашева.

— В «Бристоль», — распорядился адвокат.

Окинув вельможного господина почтительным взглядом, кучер тронул лошадей, и рессорная коляска мерно застучала колесами по известняку Романовской улицы, тянувшейся с востока на запад, от вокзала до Елизаветинской галереи.