Зазеркальные близнецы - Андрей Ерпылев

— Господин доктор…

Карл Готфридович решительно повернулся на каблуках и сообщил:

— Случай ваш, Александр Павлович, довольно сложный и необычный. Знаете ли, я не совсем уловил суть происходящего с вами… Вы не будете против, граф, если я задам вам несколько вопросов, погрузив вас, так сказать, в гипнотическое состояние? Не боитесь?

— Что вы, что вы, доктор, делайте, что считаете нужным. Я в полном вашем распоряжении. Кстати…

Бежецкий полез было в карман за бумажником, но доктор, словно защищаясь, выставил вперед обе ладони:

— Помилуйте, Александр Павлович, если вы о гонораре — оставьте.

— Но…

— Потом, потом, господин граф. После диагноза, так сказать.

Александр пожал плечами, внутренне обматерив себя за неловкость.

Приготовления к сеансу заняли минут пять-семь, не более.

Удобно расположившись в полусидячем положении на мягкой кушетке-шезлонге, Александр следил за незаметно появившимся откуда-то блестящим граненым шаром, который доктор с ловкостью фокусника перекатывал в ладонях, и, превозмогая дремоту, вслушивался в негромкое монотонное бормотание:

— Ваши веки тяжелеют… вам хочется спать… Вы не в силах преодолеть сон…

Ротмистр действительно чувствовал, как сами собой закрываются глаза, ужаленные нахальными лучиками, отбрасываемыми зеркальными гранями шара. Тело становилось чужим, наливалось тяжестью. Вскоре глаза Александра окончательно закрылись, и он, медленно кружась, как осенний кленовый лист, заскользил в сияющую золотом пропасть…

Выждав некоторое время, доктор буднично сунул шарик в карман, подошел к пациенту, бесцеремонно приподнял его веко, пощупал пульс, а затем нажал кнопку звонка.

Вбежавшей горничной он коротко приказал по-русски:

— Зови.

Через пять минут в комнату вошли несколько человек, причем Бекбулатов, увидев мирно спавшего на кушетке ротмистра, удовлетворенно кивнул. Из задней комнаты появился Бежецкий-второй, взволнованный и бледный.

Бекбулатов ободряюще похлопал его по плечу:

— Видите, ротмистр, ничего с вашим, так сказать, прототипом не случилось. И не случится, надо думать.

Они попрощались с эскулапом, вместе спустились к бекбулатовскому автомобилю, и через минуту тот тронулся с места.

Оставшийся в квартире лжедоктор закатал рукав Александра и умело ввел ему в вену несколько кубиков темной жидкости из небольшого пластикового шприца. Через некоторое время дыхание лежащего ротмистра стало редким, а лицо приняло землистый оттенок. Двое молчаливо присутствовавших статистов осторожно подняли спящего и, повинуясь указаниям гипнотизера, бережно уложили в вынесенный откуда-то ящик, смахивающий на гроб, выложенный изнутри поролоном. Затем Бежецкого профессионально обвешали различными датчиками сложной аппаратуры, заполнявшей все свободное пространство внутри футляра, закрепили на лице кислородную маску и опустили крышку.

Операция “Подкидыш” вступала в кульминационную стадию…

“Гроб” со спящим Бежецким-первым со всеми предосторожностями покинул столицу глубокой ночью в сопровождении “горничной”. Ящик с живым грузом был тщательно обшит досками и размещен в громадном кузове грузовой фуры, следующей по мар шруту Санкт-Петербург — Москва.

А Бежецкий-второй ворочался в постели без сна. Ему почему-то все время казалось, что в соседней комнате лежит покойник. Сон никак не шел, и, покрутившись часа полтора, он решительно поднялся и прошел на кухню. Все в этой квартире, в которой он никогда в реальности не был, было знакомо, каждый шкафчик, коврик или книга. Он мог свободно, с закрытыми глазами, пройти все многочисленные комнаты, ни разу не задумавшись над выбором маршрута. Открыв одну из дверок огромного холодильника, неожиданно шизофренического ярко-красного цвета, содержимое которого еще пару месяцев назад повергло бы нищего как церковная мышь майора российско-советских ВДВ в голодный обморок, свежеиспеченный граф вынул запотевшую граненую бутылку “Смирновской” (безо всяких там “фф” на конце исконно русского названия) и сковырнул крышку. Мелькнула запоздалая мысль о том, что в спальне имеется бар с полным комплектом прохладительных и не очень напитков, но ее с позором запинали в какой-то укромный уголок мозга, где она благополучно затихла. Оглянувшись было в поисках рюмки или стакана, Александр махнул рукой на приличия и надолго приложился к горлышку. Ледяная благородная влага, почти не обжигая, пролилась по пищеводу, моментально согрела (именно согрела, а не обожгла) желудок. Поставив на стол опустевшую почти на четверть бутылку емкостью в “1/20 ведра”, Бежецкий с наслаждением закурил и подошел к окну, за которым расстилался сияющий огнями и ненавязчивой рекламой Невский проспект. “Интересно, а сколько “тонн баксов” стоит такая хата в моем мире?” Центр столицы, фешенебельный район чуть ли не возле дворца. Хотя не пристало представителю дворянского семейства думать о презренных деньгах, да еще о каких-то там долларах.

Кстати сказать, доллар САСШ (“южный” вообще не котировался, как какой-нибудь тугрик) занимал в этом измерении нишу какого-нибудь польского злотого из привычного Александру мира. В солидных размеров кожаном бумажнике, который Полковник вручил Бежецкому при расставании, покоилась пухлая пачка хрустящих, солидных по размеру купюр, украшенных портретами почивших в Бозе российских императоров и коронованных, суровых на вид двуглавых орлов. Имелись и кредитные карточки разных там “Российских Кредитов” и “Империал-Банков”, но привычки, а следовательно, и большого уважения к ним еще не было. Резали глаз давно забытые на фоне привычных “лимонов” номиналы банкнот: двадцать пять рублей, десять, пять, три, один рубль. Крутя в руках новенькую блестящую латунную монетку достоинством в 1/2 копейки, Александр не верил своим глазам. Еще больше не верилось, что вот эти небольшие, но тяжеленькие, тускло-желтые монеты с портретом здешнего Николая II, ничуть не похожего на привычного Александру по фильмам “Николашку”, — золотые. Неужели все это не сон…

Неожиданно вспыхнул яркий свет. Жмуря с непривычки глаза, Бежецкий оглянулся. В дверях, придерживая на груди халат, стояла горничная. “Совсем как в “Бриллиантовой руке”!” — пронеслось в голове. Клара прожгла хозяина гневным взглядом, не говоря ни слова, убрала бутылку в холодильник и повернулась к двери. “А ведь она вовсе не такая уродина, как показалось сначала”. Водка, что ли, наконец добралась “по назначению”?

— Стой.

Ошарашенная немка обернулась, будто пораженная громом: хозяин и так редко заговаривал с ней без надобности, а уж обращаться на “ты”…

Александр раздавил окурок “Золотой Калифорнии” в тяжелой серебряной пепельнице работы Фаберже (или под Фаберже, что вообще-то маловероятно), шагнул к Кларе, повелительно обнял ее и, запрокинув внезапно ставшую безвольной голову, уверенно поцеловал в полураскрытые губы. Рука сама собой, по-хозяйски спустилась вниз по бедру и пробралась под халат. Удивительно, но кроме халата на горничной было очень и очень фривольное белье…