Face-to-face - Галина Тер-Микаэлян

— От души надеюсь, что это именно так.

— Боже мой, Олаф, что ты несешь! Неужели ты хочешь отказаться от столь выгодного предложения?

— Вдумайся, Карл: если мы не сумеем вступить с ней в контакт, несмотря на все наши усилия, это развяжет нам руки. Ларсон не станет обсуждать с ней этот вопрос по телефону или в письменной форме по той же причине, что и мы.

Рунеберг, соображавший не очень быстро, подумал и, расплывшись в улыбке, погладил рукав Олафа:

— Олаф, ты гений! Конечно — никто не сможет нас упрекнуть в некорректности по отношению к автору — мы сделали все, что могли. Звони старику.

Однако к вящему неудовольствию обоих профессор Ларсон, выслушав Берьессона, сказал ему тоном, не допускающим возражений:

— Что ж, в течение двух месяцев я сообщу вам ответ госпожи Муромцевой. Без ее согласия ничего не предпринимайте.

Ганс Ларсон с нетерпением ждал встречи с Адой Муромцевой. Во время последней встречи в Стокгольме он дважды просил ее стать его женой, но она колебалась, уверяя, что нужно еще раз все как следует обдумать. О чем тут думать, непонятно, если им хорошо друг с другом! Оба уже немолоды, и оставшееся у них в этой жизни время не стоит тратить на ненужные колебания и размышления.

«Ада, дорогая моя, лучше всего будет, если мы с тобой зарегистрируем наш брак в Стокгольме — если ты вернешься в Союз, то неизвестно, когда тебя выпустят в следующий раз. Возможно, что вообще никогда».

Она невесело пошутила:

«Ганс, в нашей стране лучше быть вором, чем невозвращенцем».

«Я не предлагаю тебе во всеуслышанье просить политического убежища, как делают ваши диссиденты, ты просто станешь моей законной женой, и по всем нормам международного права никто не посмеет нас разлучить. Дорогая, решение просить твоей руки пришло ко мне не сегодня, я имел время познакомиться с историей вашей страны. После войны Сталин действительно запретил браки русских с иностранцами, но сейчас восьмидесятый год, и никто не может нам помешать. Я знаю, что в вашей стране многие специально заключают фиктивные браки, чтобы уехать заграницу. Чего ты боишься?»

«Я вновь и вновь возвращаюсь к расшифрованным мною посланиям пришельцев. Ты знаешь, что я не могла не предать гласности полученную мной информацию».

«Ты права, это было бы преступлением — человечество должно знать о том, что рядом с ним обитает иной разум. Дорогая моя, я восхищаюсь твоим талантом и твоей отвагой».

«Я сделала то, о чем прежде не смела бы и подумать — тайно провезла на Запад материал, который в Союзе мне никогда не разрешили бы опубликовать. У моих братьев могут быть крупные неприятности, Ганс. Когда выйдет моя книга, им могут предъявить обвинение в нарушении режима секретности, хотя материал, который я публикую, сам по себе секретным не является. Объяснить тебе, в чем дело, я не имею права, но хочу сама отвечать за свои поступки».

«Хорошо, — вздохнув, кивнул он, — тогда мы достигнем компромисса: уезжай, а в начале лета я приеду в Советский Союз. Если мы зарегистрируем наш брак в твоей стране, мне предоставят вид на жительство. Я математик, могу работать и в России, хотя, конечно, не сумею преподавать, не зная вашего языка. Но мы, по крайней мере, будем вместе, когда выйдет твоя книга».

«Когда выйдет моя книга… Ганс, я так боюсь — вдруг что-нибудь этому помешает».

«Что может помешать? Издательство вполне надежно, я сотрудничаю с ним уже года два, они всегда выполняют свои обязательства».

«Тот блондин — Рунеберг, по-моему, — показался мне немного странным. Он постоянно трогает руку своего приятеля и смотрит на него, словно влюбленная женщина».

«Что тут странного, дорогая, они любовники, у нас в стране люди не скрывают подобных отношений».

«Но это же извращение! Ты хочешь сказать, что они…гомосексуалисты?»

Слово «гомосексуалисты» Ада Эрнестовна, побагровев от смущения, выговорила с большим трудом. Ларсон рассмеялся:

«Не надо из-за этого так волноваться, Ада. Я знаю, что у вас в стране это считается преступлением, за которое полагается наказание. Но у нас каждый живет так, как ему нравится, и оттого, что твои издатели находятся в интимных отношениях, они не станут хуже работать. Давай забудем об их отношениях и вернемся к нашим. Тебя устраивает мой план действий?»

«Почему? — голос ее дрогнул. — Почему ты так этого хочешь?»

«Я хочу быть рядом с тобой, как человек с человеком. Я хочу тебя, как нормальный мужчина хочет нормальную женщину».

«Ганс, ах, Ганс, как тебе не стыдно! Ты говоришь ерунду, как мальчик, а ведь мы с тобой старики».

«Тем более — нам нельзя терять того, что еще осталось. Значит, договорились? Я приеду к тебе в ближайшее время»,

«В ближайшее время тебе приехать вряд ли удастся — скоро начинается олимпиада, возможно, будет трудно оформить визу. Думаю, нам лучше отложить нашу встречу до осени, потому что… я должна еще все обдумать, нельзя же так вдруг… Милый мой!».

Руки ее внезапно легли ему на плечи, щека прижалась к щеке. Душу Ганса пронзила щемящая нежность, в глазах его сверкнул огонек юношеского упрямства.

«Я не хочу ждать, Ада, поверишь — и вправду чувствую себя, как мальчишка. У меня есть возможность быстро оформить туристическую визу для поездки по Кавказу. Хорошо бы нам там увидеться и поставить точки над „и“. Если ты скажешь окончательное „да“, то нас никто не сможет разлучить».

«Дай подумать, Ганс. В двадцатых числах мая я заканчиваю курс лекций и принимаю зачеты, после двадцатого июня у меня два экзамена. Могу использовать перерыв и съездить в Кисловодск».

Ганс прижал ее к себе и твердо произнес:

«Буду считать дни до нашей встречи и изучать русский язык».

Профессор Ларсон действительно купил самоучитель русского языка и начал считать дни — с той минуты, когда на перроне центрального вокзала Стокгольма она в последний раз махнула ему из окна отходящего поезда. Он приехал в Кисловодск спустя несколько дней после своего разговора с издателем Берьессоном и, прежде всего, попытался отыскать Аду Муромцеву в доме отдыха, адрес которого она сообщила ему во время последней встречи. Запас изученных за последний месяц русских слов позволил Гансу понять ответ дежурившей медсестры — тщательно проверив списки отдыхающих, она пожала плечами и сказала:

— Нет, извините, но Ада Эрнестовна Муромцева в санаторий еще не приезжала, хотя у нее путевка с позавчерашнего числа. Не знаю, что случилось, но думаю, что ничего особенного — скорей всего, ее задержали дела, и она сегодня-завтра появится.

Отыскав переговорный пункт, Ларсон простоял около часу в очереди у телефона автомата и позвонил в Ленинград. Он слушал долгие гудки до тех пор, пока связь не прервалась — домашний телефон Ады Муромцевой не отвечал.

Высоко в горах Дагестана лежит широкое плато. Давным-давно оно составляло единое целое с известным ныне Гутонским заповедником, но однажды что-то произошло в земной коре — она дрогнула, раскололась, и плато оказалось отделенным от всего мира бездонной пропастью. В дни половодья, когда весеннее солнце очищало от снега склоны гор, река Джурмут, напоенная талой водой, бесновалась у подножия скал, с ревом ворочая тяжелые камни.