Меньшее зло - Юлий Дубов

Но это наши люди, можно даже сказать, друзья, потому что враги никогда не сделали бы для нас того, что сделали они. А то, что взяли деньги, так ведь понятно. Сейчас продаётся и покупается все. Есть что-то, оно кому-то нужно, почему же не взять за это то, что нужно тебе? Даже необязательно брать деньги. Этот чернявый олигарх, про него все говорят, что он умный, вполне может сказать — пусть за эту бумагу я буду премьер-министром, а этот рыжий будет у меня первым заместителем. Или министром внутренних дел.

И все согласятся. Потому что Аббас и его документы того стоят.

Он, Аббас, потому так хотел поехать именно к этим двоим, что они были врагами людей с сонными глазами, стоявшими за спиной покойного отца Мамеда.

Аббас не зря прочёл газеты той поры и знал все — про друзей чернявого, один из которых, доведённый до последней грани мастерски разыгранной комбинацией, выбросился из окна, другой подставил лоб под пулю, выпущенную в олигарха, третий не выдержал давления, предал, и теперь валяется в коме, а сестрички, едва прикрытые белыми халатами, ежедневно смазывают беспомощное тело, когда-то щедро дарившее им любовные ласки, предохраняющим от пролежней облепиховым маслом.

Настоящие мужчины не прощают смерти друзей. Они мстят до конца. Таков закон. Поэтому Аббас и поехал к этим двоим.

И ещё одна причина была, тоже важная. Эти, с сонными глазами, они тоже много кого потеряли на войне. Полковник Корецкий, которого рухнувшая с неба статуя вбила в асфальт, да и сам отец Мамеда, неизвестно кем зарезанный в летящем на Запад лайнере, раздававший сонным людям деньги, — это те, про кого известно. А были, небось, и другие, про кого в газетах не написали. Эти страшные люди тоже не умеют прощать. Потому что если простят, то и им, и всем их спецслужбам грош цена, и каждый имеет право вытереть о них ноги. И пусть даже сто раз передадут им Аббаса со всеми его документами — они только сделают вид, что успокоились, но дождутся часа и рассчитаются сполна. Так не может быть, чтобы чернявый и рыжий этого не понимали. Поэтому расчёт у Аббаса был правильным. Очень точным был расчёт.

Но что-то сломалось, причём произошло это уже здесь, когда они только появились в охотничьем домике. Очень уж хорошо понимали друг друга рыжий и чернявый. Настолько хорошо, что и слов им никаких не нужно было, только взгляды, которыми передавалась недоступная Аббасу и потому весьма тревожная информация.

Аббас успокоился на время, войдя в приготовленную для него комнату и увидев мягкую кровать и белый махровый халат. Он обрадовался и размяк, почувствовав себя в тихой гавани. Взял в руки халат и вдруг представил себе притащившую его сюда журналистку, совсем голую, как тогда в ванне, когда он вошёл, чтобы сказать, что знает, куда надо бежать. И хотя до сих пор он никогда не думал об этой тощей козе, как о достойной внимания женщине, Аббас неожиданно испытал сильнейшее возбуждение.

Которое тут же и улетучилось, потому что на пороге без стука возник охранник Андрей.

— Очень извиняюсь, — произнёс Андрей, улыбнувшись напряжённо. — Небольшое изменение планов. Разобрать вещи не успели? Уезжаем. В другое место будем перебираться.

Что-то такое было в лице Андрея, какая-то странная деловитость, неясная неискренность натужной улыбки — будто бы на глазах спокойный и уверенный в себе человек, знающий и исполняющий свою работу, превратился в подчинённого чужой воле зомби. Аббас был человеком простым, не слишком образованным — незаконченный техникум советской торговли не в счёт, — но опасность он, прошедший через карабахскую бойню, чувствовал кожей.

Неправильным оказался расчёт. Неверным. Ошибка вышла.

— Ты меня продавать будешь? — спросил Аббас севшим голосом. — Или убивать?

— Ты это чего? — вроде сердито удивился Андрей, но в словах его чувствовалось не удивление, а прорвавшаяся досада. — Дурака не валяй. Кино смотрел? «Бриллиантовая рука»? Менять будем точку. В смысле — когти рвать. Ха-ха…

Но смех прозвучал неубедительно, и Аббас ощутил, как стало жарко лицу, а по спине поползли липкие струйки вонючего пота. Ноги ослабли, и он без сил опустился на кровать, придавив махровый халат, минуту назад символизировавший покой и блаженство.

— Не рассиживайся, — скомандовал Андрей, и в его голосе прорезался металл. — Давай, давай! Ножками! А то понесём.

Он цепко ухватил Аббаса за предплечье и дёрнул вверх.

— Погоди, — бормотал увлекаемый по лестнице Аббас, — погоди, я тут забыл… Мне тут надо…

Дженни уже сидела в джипе, и притиснутый к ней Аббас почувствовал тепло её тела, но вспыхнувшее наверху желание не вернулось, убитое на корню ожиданием смерти.

— Они нас везут убивать, — проговорил он шёпотом, когда джип тронулся вслед красным огням «Мерседеса».

Дженни дёрнулась и удивлённо взглянула на Аббаса. Сидящий рядом Андрей, перегнувшись, одной рукой успокаивающе похлопал Дженни по коленке, а второй больно сжал плечо Аббаса.

— Пургу не гони, — рявкнул он другим, настоящим, а не фальшивым, как в комнате наверху, голосом. — В армии паникёров к стенке в первую очередь ставят. В горы едем, в безопасное место. Понял, придурок?

От окрика Аббас испытал фантастическое чувство облегчения, смешанного со стыдом перед девушкой за свой страх, за исходящий от него резкий запах смертного пота и за то, что охранник Андрей его презирает.

Через опущенное стекло рядом с молчаливым водителем в машину врывался колючий ночной воздух. Джип шёл вплотную за «Мерседесом», огибая выбоины в асфальте. Вдоль трассы тянулись высокие голые деревья, потом они пропали, и начался серпантин.

Перед мостом через обрыв, на дне которого бурлила невидимая речка, «Мерседес» остановился, из него вышел Шамиль и прошёл до середины моста, светя фонариком, вернулся, махнул приглашающе рукой. За мостом машины резко свернули влево, на просёлок.

— Вот козлы, блядь! — злобно сказал Андрей. — Тыщу лет здесь живут — дорогу нормальную сделать не могут! Прошлый раз сюда ехали, сразу два колеса спустило. Мало того, что камни сплошные, так ещё и бутылок набросали… А говорят — вера пить не допускает. Если не допускает, откуда столько посуды?

Но на этот раз обошлось. Метров через триста джип остановился, отпустив «Мерседес» вперёд.

— Вылезайте, — сказал Андрей. — Дальше пешком прогуляемся. Тут недалеко. Чуть в горочку — и мы дома.

Втроём они подошли к железным воротам в сложенном из грубых камней заборе, Андрей вытащил из кармана ключи, поколдовал с замком. Ворота жалобно застонали, открываясь. Он пригнулся, насторожённо вглядываясь в темноту, пробормотал что-то невнятное, но явно ругательное.

В доме пахло старым деревом, въевшимся в стены дымом, козьей шерстью и пылью. Андрей включил фонарик, очертил круг, высветив вытертый до дыр ковёр на полу, полированный райкомовский стол для заседаний и две железные кровати с горами матрасов на панцирных сетках.

— Здесь будете спать, — сказал он. — Ночью. А днём вот туда. — Он махнул рукой в сторону люка в полу. — Чтобы от греха подальше. Еду вам Шамиль будет носить, воду там, ещё что понадобится… И на двор не показывайтесь ни под каким видом. Тут место тихое, но всякое может быть. Лучше, чтобы вас не видели. Света здесь нет, но вот там свечки лежат. И зажигалок штук пять. Ставни плотные, но всё же иллюминацию не устраивайте. Мобильники отдайте сюда. Если что нужно будет передать, в подвале труба идёт, вроде как от отопления, только лопнувшая. Постучите три раза — придёт Шамиль. Он рядышком. Что ещё?