Музеи смерти. Парижские и московские кладбища - Ольга Матич

Ил. 6. Ген. Р. Н. Яхонтов (Общество «Память») (Н. Павлов)

Самый необычный и красивый из уцелевших памятников на монастырском кладбище (ил. 7) стоит на могиле московского купца и общественного деятеля А. В. Бурышкина (с. 1912). Гранитный триптих с барельефом, созданный скульптором Константином Крахтом в 1916 году, не так давно был отреставрирован. Памятник напоминает трехстворчатый складень в стиле модерн, каждую часть которого завершает стилизованный купол с крестом. В центре – распятие с экстатической головой Христа и устремленными вверх пригвожденными руками: как бы предвестие воскресения. В боковых створках стоят Богоматерь и Иоанн Креститель, над ними – крылатые серафимы[292]. Между створками в нижней части мы видим нечто вроде растительного орнамента, повторяющегося на решетке вокруг могилы и на повязке на чреслах Христа. В структурном отношении движение вверх усиливается стремлением к вертикалям, которое создает и треугольная конфигурация куполов в верхней части.

Ил. 7. А. В. Бурышкин. Триптих (К. Крахт)

Как у Иосифа Левченко (см. с. 139) на Донском кладбище, на Новодевичьем (прямо за могилами Соловьевых) стоит усыпальница в виде часовни (ил. 8). Ее заказал богатый промышленник Н. И. Прохоров, предпоследний владелец знаменитой «Трехгорной мануфактуры», основанной в самом начале XIX столетия[293]. Часовню в древнерусском стиле, вошедшем в моду на рубеже XIX – ХX веков, построил архитектор В. А. Покровский (1911–1916). Шлемовидный позолоченный купол с крестом стоит на невысоком круглом барабане, покрытом орнаментом. На каждой из четырех стен – двухъярусные килевидные кокошники (арки) с золотым окаймлением. На одной стене – рельефное изображение Спаса нерукотворного (ил. 9), которое держат коленопреклоненные ангелы; их стилизованные ноги вплетены в необычный орнамент. (Вспомним древнерусские двухъярусные и трехъярусные часовни с богатым орнаментом.) В отличие от усыпальницы Левченко, где золото отсутствует (см. с. 139), густой декоративный орнамент характеризует некоторые части Прохоровской часовни. Перед ее входом стоит резная каменная ограда, но, к сожалению, я не смогла войти в часовню (она, как и ее декоративные колонны с капителями, летом 2018 года находилась под реставрацией) и рассмотреть мозаичные иконы, и поэтому не сумела совместить ее внешний облик с тем, что находится внутри.

Ил. 8. Часовня-усыпальница Н. И. Прохорова (В. А. Покровский)

Ил. 9. Лик Христа (усыпальница Прохоровых)

Ведь красивые памятники кладбищенской гетеротопии (музея) предлагают зрителю отключиться от смерти, предавшись созерцанию искусства, к чему призываю и я.

Новодевичье кладбище

Сталинская реконструкция Москвы конца 1920‐х – середины 1930‐х годов подразумевала ликвидацию многих кладбищ, не только монастырских. К этому добавилась активная антирелигиозная кампания, принявшая особо жесткие формы в 1929–1934 годах; процветал вандализм. Хотя монастырские кладбища были закрыты Московским городским советом вскоре после революции, захоронения на них продолжались.

Переполненность Новодевичьего некрополя привела к тому, что в 1898–1904 годах (в то же время, что и Новое Донское) появилось Новодевичье, отделенное от монастырского некрополя красной стеной. Первые годы оно скорее пустовало, но в советскую эпоху стало самым престижным в Москве местом захоронения и остается таковым до сих пор. Этому отчасти способствовало то, что в 1930‐х годах множество могил известных личностей были перемещены на него с других кладбищ (например, с Лазаревского – первого в Москве гражданского кладбища).

Начнем с двух дореволюционных захоронений на Новодевичьем кладбище. Горельефное изображение задумчивой женщины в исполненной складками одежде отсылает к старому стилю – подобные примеры мы видели в Донском некрополе (ил. 10). Это надгробие Маргариты Савицкой (с. 1911)[294], известной актрисы Московского художественного театра, игравшей в пьесах Чехова «Чайка», «Вишневый сад» и «Три сестры» (где она исполнила роль Ольги). О ее профессии свидетельствует театральная маска. А вот надгробие оперной певицы Людмилы Баженовой (с. 1913) никак не указывает на род ее занятий (ил. 11). Впрочем, на фотографии[295], как бы восстанавливающей умершую в жизни, она, скорее всего, изображена в оперной роли – на это указывает пышный венок, завершающий прическу. Роланд Барт, однако, пишет, что «смерть есть eidos (сущность) фотографии»[296].

Ил. 10. Маргарита Савицкая