Счастье малое, домашнее - Арина Ларина

– Да он трус! – отмахнулась Маша. – Фень не мог удрать. Он улицы боится.

– А с котом? Вдруг они подружились настолько, что решили вместе нанести ответный визит в кошачьи пенаты. Что вы зеленеете так? Погуляет и вернётся, – испугался Николай, заметив, как с Машиного лица сдуло румянец.

– Да как он вернётся-то? – срывающимся голосом проговорила Маша. – Что вы говорите такое? И вообще, почему вы не на работе?!

– А работа моя тут при чём? – рассердился Николай. – Уеду сейчас. Я сам себе начальник. Хотите, я останусь и помогу вам искать?

– Не хочу, – буркнула Маша. – Сейчас мама проснётся, мы без вас справимся.

– Да и пожалуйста. – Николай вдруг обиделся, резко поднялся и ушёл.

Во дворе взревел двигатель, прожужжали, раскрываясь, ворота.

– Вот я дура, – уныло констатировала Маруся. – Даже не позавтракал. Всё из-за меня.

Но заняться подробной самокритикой ей не удалось.

– Маша! Маша! – истошно завопила откуда-то сверху Ольга Викторовна. – Ты Феня выпускала?

Маруся ни разу не слышала, чтобы хозяйка так заполошно орала. Видимо, на сей раз стряслось что-то очень серьёзное.

– Он куда-то делся, – доложила запыхавшаяся Маруся, взлетев наверх. – Я его второй час ищу, нигде нет.

Застонав горестно и безнадёжно, Ольга Викторовна плюхнулась в кресло и закрыла лицо руками.

– Это я его убила, – прошептала она.

Маша обалдело хлопнула глазами.

– Я вчера поленилась убирать бусы. Ну, ты видела, жемчужные, я вчера в них была. Фень их постоянно пытался грызть, а я отбирала. Это Колясик мне подарил, они счастливые. А ещё они нормализуют давление. Ай, да что я говорю всякую ерунду. День вчера какой-то был заполошный, Диана ещё эта невыносимая, надушилась, как селянка, дорвавшаяся до ведра с пробниками. У меня скоро на её духи аллергия начнётся. И на неё тоже. Хотя… На неё у меня давно аллергия. Так вот я вчера просто упала и заснула, а бусы бросила на стол. А теперь их нет! Нет! Я ещё подумала, что надо встать и убрать! Но поленилась. Фенечка их, наверное, съел и умер. И лежит где-нибудь, маленький, бездыханный! Никогда себе не прощу! Никогда! Дура я старая. Скажите Вале, чтобы перестала там петь, она меня раздражает. И вообще скажите ей, что у нас горе…

– Да подождите вы, что сразу «умер»-то?! – вскинулась Маша. – Какое горе? Может быть, Фень просто убежал погулять. У него в друзьях теперь все окрестные коты и собаки. И даже вороны. Я вчера видела, как он с вороной играл на газоне. Я думала, она его сожрёт, а они просто прыгали, он ей хлеба, кстати, из дома стащил. Целую горбушку. В общем, он не мог умереть. Слышите?!

– Иди к Вале, скажи, – махнула рукой Ольга Викторовна, укладываясь обратно в постель. – И тельце найдите.

Валя, словно почувствовав, что речь про неё, уже материализовалась в дверях и заботливо поинтересовалась:

– Опять давление? Компрессик сделать?

– Фень съел бусы и где-то умер, – кратко проинформировала её Ольга Викторовна, давясь словами и утерев крупную слезу.

– Он просто где-то прячется, – стояла на своём Маша. – А бусы в него не влезли бы. Ну, или на поверхности осталось бы хоть что-то, не заглотил же он их целиком.

– Ой, тю! – гаркнула Валентина. – Да он так жрёт, что кого угодно мог заглотать. Ой, горе какое! Сдохла наша чупакабра. Даже жалко, хоть и нечисть.

И Валя трубно высморкалась в фартук.

– Валя, – рассердилась Маруся. – Вы-то что? И не мечтайте. Надо его найти. Даже если он съел бусы, всё равно ничего страшного, жемчужины гладкие, вреда не будет. Наверное.

– Точно, найти надо, – поддакнула Валентина. – А то жара стоит, завоняет же.

– Тьфу на вас! – в сердцах рявкнула Маруся. – Ничего с Фенем не случилось, я бы почувствовала.

– Ишь ты, тоже мне, лисья мать, – неожиданно хмыкнула домработница.

– Компресс принеси мне. – Ольга Викторовна дрыгнула ногой в направлении Валентины. – Маша, а ты поищи ещё.

– Поищу, – уныло кивнула Маруся.

Где искать Феня, она не представляла. Уже и дома все углы обшарили, и на улице смотрели.

Девушка побрела вниз, шаря глазами по мебели в надежде, что вдруг её осенит какая-то идея, связанная с поисками, или сам Фень вылезет откуда-нибудь из укрытия и огласит дом радостным визгом.

В прихожей она едва не споткнулась о старый зонт. Он даже и на зонт был не похож – измочаленная дырявая тряпка на красивой костяной ручке. Спицы торчали в стороны, словно сломанные иглы дикобраза. Скелет зонта, останки. И зачем такое страшилище в доме держать? Может, память какая-то, чей-то подарок, потому и не выкинули?

Люди вообще часто хранят совершенно немыслимые вещи. Кто-то из экономии, в надежде, что однажды пригодится. Кто-то просто так, потому что жаль выбрасывать. У Маруси, например, до сих пор хранилась плюшевая собака из её детства. Она уже раз сто собиралась выкинуть игрушку, потерявшую и форму, и цвет, но рука не поднималась. Это словно был кусочек её жизни, ломтик счастья, которое уже было, но вдруг оно ещё сохранило вкус и однажды вернётся?..

Маша аккуратно поставила зонт в угол и вдруг оцепенела. Сердце замерло, словно мотылёк, зажатый в кулаке. Из кармана старого плаща Валентины безжизненно свисал нежный, местами пушистый, до боли знакомый хвост. Почему-то Маша в одно мгновение поверила в то, что Валя запросто могла свернуть лисёнку шею и сунуть в карман, чтобы потом по-тихому вынести. А что такого? Надоел он ей, все нервы вымотал.

Захлёбываясь слезами, трясясь от ужаса и предчувствия неизбежного, Маруся сунула руку в карман и вынула крошечный комочек с ушами-крыльями.

Тёплый!

Маруся несколько долгих мгновений таращилась на Феня. Он тоже смотрел на Марусю полными ужаса и боли глазами, молча, не шевелясь. Даже уши замерли и не трепетали, как обычно, выдавая любую его эмоцию.

– Фенечка, ты что? Ты как? – срывающимся шёпотом и захлёбываясь рыданиями, но уже счастливыми, спросила Маруся. У неё текли слёзы, сопли, тряслись колени, и очень хотелось выть в голос, но было нельзя, потому что лис мог испугаться. Но и не выплеснуть накопившееся напряжение последних часов тоже было нельзя.

– Живой, живой, лапуня моя, зайка мой! Рыжик-бесстыжик… – лепетала Маша, наглаживая лисёнка.

Но всё же что-то было не так.

Маша хоть и плохо, но соображала. Лисёнок молчал, смотрел не так, как обычно, не прыгал и вообще не шевелился, лёжа на её ладони. Лапки безжизненно свисали, уши поникли, он лишь затравленно водил глазами туда-сюда.

– Ты сожрал бусы. Ты всё-таки сделал это! – вдруг дошло до Маруси. Она вскочила и, побоявшись орать, опрометью бросилась к Ольге Викторовне.

– Жив. Ему нехорошо. Надо к врачу. Деньги давайте, – телеграфировала Маруся, еле выжимая слова. Дыхание сбивалось – от беготни, переживаний и страха за Феня. Никогда он не был таким тихим, кротким и тоскливым. Но всё ещё можно было исправить.