Нерушимый - Денис Ратманов

— Короче, пацаны, давайте прямо на этом стопанем все и разойдемся краями, пока никто не пострадал? Вы же не знаете, кто я. Может, я боксер, а?

— Баклан ты, а не боксер, — хохотнул шкет.

— Че — зассал? — прищурился кудрявый, которого я мысленно окрестил Пушкиным. — На понт берешь?

Хотелось много что ответить. И что жалко их, идиотов, и что больных обижать грешно, а безмозглый — считай больной, и что кулаками серьезные вопросы не решаются, но… Во-первых, стало понятно: все, что бы я ни сказал, они сочтут трусостью — сдрейфил Саня, с темы начал съезжать, на уши присел, ссыкло! Во-вторых, они хотят экшена, движухи и приключений на пьяные задницы.

Ладно, будет им экшен.

— На спортплощадку, — зачем-то напомнил Шрек.

Похрустывая снегом, мы свернули за торец общежития и только выпали из обзора камер, как Шрек резко развернулся и прописал мне боковой. Я отшатнулся, и удар прошел по касательной, но скользкая подошва посунулась, ноги разъехались, и я, выставив руки, упал в сугроб. На меня налетели всей стаей и принялись пинать.

Закрыл голову руками, я зацепил кого-то ногой за ногу, дернул… Есть, повалил — благо скользко. Катнулся к нему, дал по горлу ребром ладони, перекатился, прикрываясь обмякшим телом.

Донесся мат, бить стали осторожнее, чтобы не задеть своего. Теперь — подняться, не дать нанести критический удар. Я откинул тело, а сам сжался пружиной, вскочил, отшатнулся от пролетевшего мимо кулака, захватил руку, дернул вниз, и еще один рухнул — сначала носом в мое колено, потом на землю мордой в лед. Я не удержался, пнул его носком под ребра, но только раз. Скользко, чревато.

Огляделся и сквозь кровавую пелену увидел, что вторым я завалил Артура, и упал он крайне неудачно, расквасив себе нос об лед. Он начал кряхтя подниматься, мелкий шкет лежал у него под ногами и сипел, его я уронил первым и повредил горло.

Я сосредоточился на отступлении к стенке, чтобы обезопасить тыл. Теперь — не дать себя окружить.

— Значит ты, Кот, балабол? — Я сплюнул в снег, отметив, что он окрасился красным. Все-таки задели, суки. — А в грудь-то как себя бил! Мол, я за брата Артурчика пасть порву! Раз на раз выйду!

Оставшиеся Кот и кучерявый Пушкин нерешительно переглядывались. На них падал световой прямоугольник из окна, как на актеров на сцене.

— Давай, Кот, уделай его! — Пушкин кривенько изобразил крюк, но сам атаковать не спешил. — Ты же в беспределе участвуешь! А он боксер, не насвистел, значит!

— Сука, он мне ребро сломал, — прохрипел Артур.

Лежащий рядом с ним шкет нечленораздельно мычал, держась за горло.

Здоровяк сплюнул, набычился и пошел на меня по истоптанному снегу.

Такого одним ударом могу и не вырубить. У меня и в той жизни удар был не особо поставлен, а в этой вообще не довелось проверить. Так что остается только…

Я сделал вид, что испугался и пячусь вдоль стены, Кот-Шрек нехотя пошел на меня. Он выше, руки у него длиннее. Удар — что молотом о наковальню. Потому надо хитрить, не попадать под раздачу.

В этот момент кто-то что-то закричал. Донесся девичий визг, но это все шло фоном, я сосредоточился на опасности, решительный и злой. Сегодняшний день окончательно меня достал.

Увидев, что я отступаю, Кот осмелел, ускорил шаг и, наклонив голову, бычком рванул на меня. Может быть, ему казалось, что он мчится очень быстро, прямо-таки молниеносно, но с моей реакцией он двигался, как в замедленной записи. За мгновение до того, как он нырнул мне в ноги, чтобы повалить, я отступил в сторону и помог ему ускориться так, что от столкновения с головой Кота стена дала трещину. Шрек и Кот в одном флаконе вырубился и завалился у стены, уронив кепку в белый снег.

Артур к этому моменту поднялся и встал возле Пушкина, придерживая за руку начавшего вставать шкета.

— Как ребро, сосед? — дружелюбно спросил я. — Если не доломал, могу повторить.

Сплюнув вязкую слюну с кровью, я пошел на них. Не знаю, как выглядело мое лицо в этот момент, но наверняка пугающе, потому что Артур начал отступать. Пушкин отбежал в сторону. Протрезвевший шкет поднял руку и засипел:

— Не надо… Не хотели… Звиняй…

— Звездец тебе, сука, — донеслось сбоку. Пушкин сидел на корточках, проверяя пульс у Шрека, лежащего мордой в снег; проверив, обратился к шкету: — Кирюха, давай, вызывай наших. Будем оформлять нападение на сотрудника.

Шрек пошевелился, промычал нечленораздельно.

— Что? — спросил Пушкин.

— Не надо никого вызывать, — сказал Шрек. — Все по чесноку.

Раздалась пронзительная трель милицейского свистка. Встрепенувшись, я обернулся и увидел шагающего к нам из-за угла Мищенко с двустволкой в руке. За ним бежала Настя в распахнутой куртке.

— Отставить безобразие! — заорал он. — Шо за беспредел?

Из-за поворота угла показалась еще и блондинка Наташа со своим ухажером. Черт, ну просил же не лезть.

— Шо с ним?! — спросил Мищенко, кивнув на Шрека.

Подковыляв к Коту, он поднял валяющуюся рядом кепку, хотел помочь здоровяку встать, но куда там — такую тушу поднять! Толстяк лишь сел, опершись спиной об стену.

— Поскользнулся, — ответил Шрек. — Скользко у нас тут, Ильич.

Поймав его взгляд, я кивнул. Понятно, что он сейчас себя больше прикрывает, чем меня, но все равно — при желании могли бы оформить как реальное нападение на сотрудника. Ну, или хотя бы попытаться, учитывая, что о моем подвиге и Джабаровой Кот, похоже, не в курсе.

— А то ж… — ухмыльнулся Мищенко. — Смотрю, все вы поскользнулись, а некоторые не по разу.

И вдруг я вспомнил о ёлочной игрушке в кармане — золотистой лисице с острым носом. Цела ли? Я захлопал по карманам, почему-то казалось, что если она разбилась, то… Фух, цела. Прямо чудо какое-то, что уцелела!

— Шо вы тут устроили? — Мищенко укоризненно покачал головой, проверив пульс у пострадавшего. — Комсомольцы, называется! Стыдно. И ладно бы босяки яки — милиционеры! Шо происходит? Я жду ответ.

Вперед выступил Артур, указал на меня трясущимся пальцем:

— Он у меня деньги украл!

Вот же скотина какая! Так и врезал бы ему… Хотя ладно, уже врезал. Достаточно.

Мищенко посмотрел на меня.

— Не брал я, — устало сказал я. — Сочиняет товарищ. Мы повздорили, и он решил от меня так избавиться.

— Сколько зныкло… пропало сколько? — спросил Мищенко, разглядывая носки своих ботинок и потирая усы.

Неуверенно поглядывая на меня, Артур выдал:

— Триста пятьдесят рублей. В ботинке лежали.

— Какой номинал купюр? — спросил я.