Агент полковника Артамонова - Борис Яроцкий

Михаил Дмитриевич Скобелев не хотел отпускать товарища, просил остаться еще хотя бы на одни сутки. С часу на час должен прибыть на станцию вагон с необыкновенной лошадью английских кровей. Лошадь ему подарил его отец, командир казачьей дивизии. А отцу презентовал военный агент Николай Павлович Игнатьев, посланный в Лондон лично по заданию императора. Император поставил перед ним необъятную задачу, а именно: «изучить все новейшие достижения артиллерийского и инженерного дела в Англии и установить возможность их применения в России, а также привести в ясность военно-политические замыслы врагов наших в Европе и Азии».

Об этом разведчике ходили уже легенды. Но славу ему принес один маленький предмет. Он его вывез из Англии. Впоследствии предмет был оценен в миллион золотых рублей.

Этот случай не обошел печать стороной. Столичные газеты Лондона сообщили: однажды в Британском музее впервые был выставлен на всеобщее обозрение до того строго засекреченный новейший образец патрона. К стенду подошел молодой человек славянской внешности, взял в руки этот единственный в своем роде экспонат, принялся его рассматривать. В это время группу посетителей пригласили в другой зал, и молодой человек, словно по рассеянности, сунул патрон в карман. Служитель музея попросил его положить предмет на место, иначе он применит силу. Экскурсант тут же сослался на свою дипломатическую неприкосновенность, и пока служитель бегал уточнять, как подступиться к дипломату, посетитель музея выбежал на улицу, смешался с толпой. Спустя несколько дней он был уже в Санкт-Петербурге. Здесь ему сделали внушение, но похвалили за ценный экспонат и послали в качестве военного агента в Среднюю Азию.

Из Англии офицер Игнатьев успел привезти лошадь, выносливую и чрезвычайной красоты.

Как же генералу Скобелеву не показать было желанному гостю такую редкость?

Николаю Дмитриевичу нельзя было задерживаться, иначе у него ломался график продвижения по согласованному с профессором Обручевым маршруту. Нужно еще было посетить Зимницу, где предстояло встретиться с агентом Иваном Хаджидимитровым, отважным лодочником и страстным голубятником, оставить ему инструкции.

— Очень жаль, очень жаль, — повторял генерал Скобелев. Ему как прирожденному кавалеристу хотелось похвалиться лошадью, этим необычным подарком отца.

Гость заверил:

— Мы же будем встречаться! Вот вернется Фаврикодоров…

— А вернется он до форсирования?

— Надеюсь.

В этого агента полковник верил как в себя. Но агент, как и все люди, не просто под Богом ходит. В стане врага агент ходит по лезвию кинжала.

В румынском селении Калафат, что возвышается на крутом берегу напротив турецкой крепости Виддин, как и предполагалось, нашелся человек, согласившийся переправить Фаврикодорова в Сербию.

Звали его дедко Митя, это был старый контрабандист из валахов. На голове — копна густых волос, побитых сединой и подвязанных черной лентой. Левый глаз вытек, образовав глубокую впадину, зато правый смотрел пристально, словно просвечивал насквозь.

«Просветил» он и Фаврикодорова.

— Ты кто? — спросил он прямо. — Турок или грек?

— Болгарин.

— В тебе болгарского, — засмеялся старый контрабандист, — как во мне мадьярского. А то, что в твоих жилах есть и турецкая кровь, это, может, и лучше. И в Сербии турки хватают болгар. Если они тут случайные — голову отрубят, всего и делов-то. Надо говорить по-турецки и чем-нибудь промышлять. Купи у меня ящик с рыболовной снастью. Спрос большой на крючки на всем побережье. Их у меня считано-несчитано. Не торговец я.

— А как же тогда у вас оказался ящик?

— Тут я одного перевозил с того берега. Он шел и торговал крючками, чтоб его не заподозрили, что он австрийский шпион.

— А вы откуда узнали?

— У меня хоть и один глаз, а человека видит насквозь. Вот и ты к туркам направляешься кое-что высматривать.

— А может, я — турецкий шпион?

— Турецкие шпионы переправляются у Паланки. Мой племяннику них подрабатывает. — И, подмигнув единственным глазом, задорно произнес: — Хорошо, когда люди воюют, тогда к нашим услугам и те, и эти. На войне жизнь дорожает, человек дешевеет.

Константин купил у старого контрабандиста ящик с рыболовной снастью. Ящик, судя по виду, побывал уже во многих руках. За перевоз дедко Митя взял умеренную плату.

— По таксе, — сказал он. — Будешь возвращаться, вон на сук той вербы накинь белую косынку, дождись ночи, и я за тобой приеду.

Он показал на корявое дуплистое дерево. Оно стояло довольно далеко от берега. Заметит ли дедко Митя белую косынку? Сигнал примитивный. Хотя, как сказать, примитивное чаще всего надежней.

Уже вечером на закате солнца Константин входил в каменные ворота крепости Виддин. Вчера, стоя с полковником за кирпичной изгородью на окраине Калафата, эти ворота они рассматривали в подзорную трубу. Видел ли он сейчас высокого человека в малиновой солдатской феске с ящиком через плечо?

Хотелось, чтоб он увидел и спокойно повернул свою лошадь на восток. Ему нужно было возвращаться в Зимницу. Там у него намечалась встреча с офицером штаба генерала Драгомирова, ведавшего вопросами разведки.

В кофейне, куда зашел Константин перекусить и выпить кружку обжигающего, по-настоящему турецкого кофе, было многолюдно. Посетители — в большинстве своем солдаты низама[3]. Его тоже приняли за солдата, но уже отставного, к тому же боевого ветерана, о чем на левом виске свидетельствовал след осколка снаряда.

Не успел он сбросить с плеча наполненный рыболовным товаром ящик, как в кофейню нагрянул патруль полевой полиции — два мордатых солдата и пожилой усатый сержант с голубыми петлицами. Они сразу же направились к столику, за которым присел человек в выгоревшей на солнце феске.

— Документы, — потребовал сержант.

Константин предъявил свидетельство ветерана Крымской кампании.

Сержант читал, перечитывал, смотрел на сидящего за чашкой кофе ветерана. Константин знал, что этот потертый на изгибах документ был подлинным. Он принадлежал недавно умершему отставному солдату и похороненному на городском кладбище в Скутари — это через пролив напротив Константинополя.

— Торговец?

— Угадал, сержант.

— Патент имеется?

Патент был оформлен на имя Хаджи-Вали, отставного солдата, ветерана Крымской кампании, на случай, если придется торговать знакомым товаром — рахат-лукумом. А тут неожиданно попал в руки другой товар — рыболовные принадлежности.

Хорошо, что Николай Дмитриевич предусмотрительно предложил в патент, «дающий право продавать рахат-лукум» вписать строку: «и иной другой товар в пределах всей империи».