Шкала жизненных ценностей - Герман Николаевич Муравьев

* * *

И как же мы, искусственно отчуждаемые от Церкви в течение десятков лет, восприняли ее возрождение на родной земле? Как долгожданное событие. Да, встреча Церкви с человеком после долгих лет разлуки состоялась! Люди, столь разные по возрасту, образованию, социальному положению, не очень знакомые и вовсе не знакомые с религией, поспешили в открывшиеся храмы. Чем это объяснить? В средствах массовой информации этот вопрос прямо или косвенно обсуждался неоднократно, и каждый раз я отдавал должное искусству наших социологов и политологов все предельно упростить. Не думаю, что они сами верили в свои же версии, но, по-видимому, таков заказ.

Итак, некоторые объяснения сводились к простейшей формуле: «запретный плод сладок». Дескать, когда храм, столь желанный, но недоступный ранее, распахнул наконец свои двери, то люди устремились в него, движимые естественным любопытством к новизне: его интерьеру, богослужению, духовенству, к таинственной атмосфере храма. Бесспорно, это имело и имеет место. «В восьмидесятые… годы можно констатировать рост интереса молодого поколения к религии, ее духовным и нравственным идеалам» [14], c. 88. Комфортное, просветленное состояние души, испытанное при первичном посещении храма, порождало в человеке потребность последующего участия в церковном действе, которое в своей полноте обращено ко всем сторонам человеческой личности и воспринимается всеми органами чувств.

Другие видят причину религиозной активности в открывшейся возможности «утолить тоску по близости к Богу». Но позвольте! Ведь тосковать человек может только по тому, чем он обладал ранее, по ушедшему из его жизни. Однако те, которые действительно тосковали по отнятой у них Церкви Христовой, физически дожили до ее возрождения в подавляющем меньшинстве. Да и они (разве кроме тех, совсем немногих, кто и под дамокловым мечом репрессий сохранял многолетнюю связь с Церковью) теперь должны были заново открывать ее для себя: к сожалению, время изменяет людей не только внешне, но и нравственно. Следовательно, в обновленном потоке прихожан эта категория не самая многочисленная. А кто же составлял большинство?

Как это, на первый взгляд, ни парадоксально, но храмы заполнялись в основном теми людьми, которым еще совсем недавно внушали, что религия – это историческая иллюзия и опиум для народа, что церковь – пережиток, несовместимый с коммунистическими идеалами (во времена хрущевской «оттепели», например, в стране было закрыто более десяти тысяч церквей, почти вдвое сокращено число приходов). Казалось бы, эти люди, с их воинственно-атеистическим мировоззрением и партийно-комсомольским воспитанием, должны были испытывать к церкви если уж не антипатию, то по крайней мере глубокое равнодушие, но только уж не симпатию. И тем не менее, если в 1991 году атеистами называли себя 40 % граждан России, то в 2005 – 15 % (Вологодская епархиальная газета «Благовестник» № 1-3, 2007 г.).

На самом деле никакого парадокса здесь нет, все закономерно и объяснимо. Божественный эксперимент с людьми (в данном случае – с Россией и россиянами) на каждом из его этапов проводится в строгом соответствии с условиями, задаваемыми Творцом. Изменяются условия, и в соответствии с этим изменяется поведение людей, характер их отношения к себе подобным и к общественным институтам (в том числе – и к Церкви).

Поскольку любой резкий переход к новым чуждым условиям жизни болезненно отражается на психическом и физическом состоянии людей, Творец с целью частичной адаптации участников эксперимента к этим условиям смягчает его введением сравнительно небольшого предварительного этапа, на котором еще существуют старые привычные условия бытия, но уже проявляются тенденции к их отмиранию и вытеснению условиями новыми. Образно говоря, это начало конца.

Таким этапом, соединяющим и одновременно отделяющим «эпоху застоя» от «эпохи становления капитализма», является «период перестройки и гласности» (1985-1991 гг.). Именно в это смутное время и происходят существенные позитивные перемены во взаимоотношениях государства и Церкви, стимулируемые подготовкой к празднованию тысячелетия введения христианства на Руси. Открывается новая страница в истории православной Церкви, но прежде всего открываются сами церкви (храмы) для возросшего потока прихожан. Случаен ли тот факт, что возрождение Церкви состоялось именно в период горбачевской перестройки? Не подлежит сомнению: это – промысел Творца.

Воистину, «чудные дела Твои, Господи!» (Пс. 88,6).

* * *

В конце застойного периода «застоявшимися», естественно, оказались и условия существования советского человека со всеми присущими им плюсами и минусами. Гарантом стабильности этих условий была КПСС, защищавшая права личности (и небезуспешно!) и одновременно наставлявшая ее в исполнении обязанностей. Большинство людей пребывало в состоянии стабильного усредненного комфорта во всех сферах жизни и чувствовало себя достаточно защищенным. Поэтому молитвенно испрашивать в храме у Господа, Сущего на небесах, избавления от лукавого, то есть защиты от господ земных, явной необходимости у людей «с лжехристианством внутри каждого из нас» [3], с. 55 не было, а значит, не было и нужды в самой Церкви, храмах.

По этой причине Творец и допускает на «советском» этапе Своего эксперимента ликвидацию христианских храмов руками человека, не достойного этих храмов. (Касаясь данной темы, А. Мень говорит, в частности: «Конечно, плохо, что закрывают церкви. Кто скажет, что это хорошо? Это плохо и с точки зрения закона, и с точки зрения верующих. Но я уверен, что ни один храм не был закрыт без воли Божией. Всегда отнималось только у недостойных» [3], с. 53-54).

Однако Бог не допускает при этом полной ликвидации христианской нравственности, принципы которой легли в основу «Морального кодекса строителя коммунизма» (1961 г.). Политотделы, партийные и комсомольские органы всех рангов, сами не ведая того, проповедовали людям, далеким от Библии, моральные ценности, библейские по содержанию и происхождению, как нравственные достижения коммунистической идеологии. Эти органы и являлись храмами того времени, причем не только для людей с партийным или комсомольским билетом в кармане, но и беспартийных «строителей коммунизма». На такой «невинной» идеологической подтасовке и держался стереотип мышления людей до 1985 года.

«1985-1991 годы есть завершенный исторический период. При этом он качественно отличается как от предшествующих этапов советской эпохи, так и от того отрезка отечественной истории, который начался после распада СССР» [15], с. 7. Болезненная ломка стереотипов мышления и устоявшихся нравственных норм на фоне общего снижения уровня жизни (в сравнении даже с застойным временем) – вот первые результаты перестройки. Население, ожидавшее от нее позитивных перемен, почувствовало себя обманутым, социально беззащитным. «Под угрозой оказалась элементарная личная безопасность; размываются нравственные устои общества» [15], с. 217. Развал страны еще только начался (то ли еще будет!), но выходцы из недавнего «застоя» уже почувствовали на себе всю «прелесть» перестроечных новаций. КПСС формально еще существует, но защитить человека от беззаконий власть имущих она уже не в состоянии, так как последние лишили ее саму практически всякой власти. Беззащитному человеку грозило выживание в одиночку. «Но Бога ли учить