Киевская Русь и Малороссия в XIX веке - Алексей Петрович Толочко

их надежды не оправдались и ничего положительного добиться от властей не удалось. Вскоре правительство оказалось занято иными проблемами, затем разразилась война 1812 года, и до 1819 года вопрос так и не был разрешен. Осенью 1819 года полтавский губернский съезд решил обратиться к правительству с новым меморандумом. На этот раз «патриоты» нашли пособника в лице лояльно настроенного генерал-губернатора князя Николая Репнина. Он направил записку дворянства в Петербург, снабдив ее собственным сочувственным предуведомлением. Дело не двинулось. В 1827 году Репнин вновь решительно обращается к властям в Петербурге, разъясняя особенности малороссийских чинов как следствия отличного исторического опыта Малороссии. Его вмешательство привело к неожиданным последствиям: Сенат поручил министру внутренних дел произвести самостоятельное расследование в вопросе о малороссийских чинах. Некто из министерства прочитал опубликованную «Краткую летопись Малой России с 1506 по 1776 год» Василия Рубана (1777), «Историю Малороссии» Дмитрия Бантыша-Каменского и некоторые другие исторические трактаты, а также материалы, предоставленные Репниным[216]. Но всего этого оказалось недостаточно, чтобы положительно решить дело.

Вопрос рассматривали в Петербурге в 1828,1832 и 1834 годах и окончательно разрешили только в 1835 году.

Даже этот весьма беглый обзор свидетельствует о впечатляющих масштабах, которых достигла сеть «патриотов». Люди, проживавшие в различных концах Малороссии и никогде прежде не встречавшиеся лично, начали искать знакомства, вступать в переписку, обмениваться «мнениями», книгами и рукописями. Вдруг выяснилось, что некоторые лица уже давно, десятилетиями, собирают исторические материалы о прошлом Украины и хорошо знают историю края. Прежде они жили в относительной неизвестности, практически ничего не публиковали (да и негде было), рассматривая собственную деятельность как сугубо частное дело. Теперь — благодаря своим знаниям — они оказались в центре чрезвычайно важной общественной дискуссии, едва ли не лидерами всего движения. Они понимали — и декларировали — свою деятельность как патриотический долг, работу для «общего блага». История из коллекционирования и увлечения переместилась в центр общественного внимания, стала инструментом в борьбе за коллективные права. Даже если у нас остается впечатление, что круг «патриотов» был узок, следует помнить, что их «меморандумы» и «мнения» обсуждались на многолюдных собраниях дворянства, доводились до сведения местных властей. Даже в Петербурге вынуждены были заняться изучением украинской истории.

Для нашей темы, разумеется, наибольший интерес представляет содержание документов, подготовленных в процессе борьбы за дворянство, и образ украинской истории, развитый в них. Нужно сразу же сознаться: это не шедевры исторического письма. Причиной тому, в какой-то мере, ограниченные ресурсы, которыми располагали их авторы — местные собиратели раритетов и любители старины, но не историки, профессионально обученные ремеслу. С другой стороны, сам жанр, в котором вынуждены были работать «патриоты», накладывал существенные ограничения. Их «записки» не были предназначены для исторического чтения. То были официальные position papers, составленные для имперской бюрократии в соответствии с определенными конвенциями. Их задача состояла в том, чтобы донести юридическую позицию, а не предоставить увлекательный отчет о прошлом. «Патриоты» старались быть как можно прагматичнее в формулировании аргументов. Они обсуждали различные правовые документы, изданные имперскими властями в течение XVIII века, их дефекты, прецеденты, ими установленные. Однако, учитывая, что общей стратегией «патриотов» было представить всех, служивших во времена Гетманщины в украинских чинах, как единое сословие, сформировавшееся еще до присоединения к России, без истории было не обойтись.

И в самом деле, история оказывалась если не единственным, то самым действенным оружием. Не в последнюю очередь потому, что историю Украины в Петербурге знали очень плохо, и «патриоты» здесь выбирали поле сражения по собственному усмотрению. Все их записки составлены согласно общему образцу. Они все апеллируют к истокам казачества и привилегиям, полученным от польских королей и подтвержденных московскими царями, когда Богдан Хмельницкий с Войском Запорожским переходил под протекцию России. Они напоминали положения Зборовского трактата с Польшей и последующие «статьи», представленные гетманами и утвержденные царями. Они перечисляли войны, в которых царское правительство прибегало к помощи казаков, и битвы, где те «рыцарски» служили своим суверенам.

Оставаясь по видимости в рамках правового разговора, «патриоты» сумели наполнить его до краев историей, доказываю щей главное положение: польские короли создали казаков как рыцарский военный класс, признавая его шляхтой и обращаясь с ним как с шляхтой. То, разумеется, было по меньшей мере преувеличением.

Тем не менее, Калинский утверждал, что в Малороссии было большое число казаков, чье происхождение восходит к польским шляхетским родам, а Зборовский договор устанавливал, что все казаки, чьи имена были включены в реестр, должны пользоваться правами шляхетства. Во времена Речи Посполитой представители мелкопоместной шляхты были известны как земьяне, а под властью гетманов они стали именоваться казаками. Казаков, следовательно, никак нельзя трактовать как простых солдат, они все — благородного звания, независимо от чинов:

Козак имел в сем краю от российских государей, польских королей и литовских князей утвержденный чин рыцарский и стан шляхетский, в коем он титуловался и признавался, а потому во всяких случаях и в выборах, даже и в избрании самих гетманов имел он голос и потому всякий заслуженный козак был в выборах на какую-либо старшину или какой уряд, тако ж и к получению шляхетского именя право имел, а кто в Малой России хотя бы из шляхетства был, но в войске запорожском не служил, яког сего края в сословии дворянском, то тот не имел сего преимущества […][217].

Но если такова степень благородности рядовых казаков, то старшина, конечно же, должна быть приравнена к аристократии, а гетманы были равны князьям. Гетман не просто генерал-фельдмаршал, но

как бы какой владетельный принц, и имя гетманов как существует, то более тысячи лет будет: гетманы Дулеб и Вятко на свои имена целые области имели и к короне ближе других были.

Калинский здесь ссылался на известный летописный рассказ о расселении восточных славян, но в передаче «Синопсиса», где действительно утверждается, будто первые славянские князья имели подле себя гетманов, из которых Радим дал название племени радимичей, Вятко — вятичей, а Дулеб — дулебов. Обладая такой древностью, малороссийские чины не только ни в чем не уступают российским, но очевидно превосходят их.

Похожего мнения держался и Роман Маркович, ведь казацкие старшины к военной власти присоединяли и судебную, следственно, обладали несомненно большим ее объемом, чем просто офицеры. Да к тому же происходило все это

не в дикой какой-нибудь земле, но в Малой России, имевшей некогда честь вмещать даже столицу всего государства, да и по сие время между областями империи удостаиваемой второго места, ибо в титуле государевом после Великой России непосредственно следует Малая,