Трижды заслуженная вдова - Фаина Раевская

— Не говори глупостей! — разозлилась я. — Никто нас убивать не собирается! По крайней мере, сегодня! Дай-ка мне лучше телефон.

Люська, ворча, протянула мне трубку радиотелефона, а сама вышла из комнаты и принялась чем-то греметь.

Я пожала плечами и набрала номер моей подруги, Ленки Шустовой. Она работает в Москве в одной очень солидной клинической больнице кардиологом. С ее помощью я вознамерилась отыскать сумасшедшего Давыда Либермана, томящегося в психушке. Его следовало навестить и по возможности побеседовать с несчастным. Надеюсь, он не буйный.

Некоторое время я внимательно прислушивалась к длинным гудкам. Наконец Шустова соизволила подойти к телефону.

— Ленка, — завопила я, услышав ее сонное «алло», — ты дома?

— Нет, я на курорте, — недовольно проворчала она. — А кто это? Ты, что ль, Жень?

— Ну да, я!

— Почему-то я не удивляюсь. А вообще-то ты в курсе, сколько сейчас времени? Некоторые люди даже спать ложатся! Ты не хочешь последовать их примеру и оставить меня в покое? — Ленка, видимо, окончательно проснулась, а вместе с ней проснулось и ее обычное ехидство.

— Леночка, миленькая, если ты мне не поможешь, то один товарищ уснет навсегда, — заканючила я.

— А что, твоему Ромке уже госпитализация нужна? Только свистни, я его быстренько реанимирую! — хохотнула ехидная врачиха.

— Да нет, Ромка еще жив. Пока. Дело в другом: мне очень нужно, чтобы ты попробовала выяснить, где отдыхает псих по имени Давыд Флавиевич Либерман. Только и всего! Очень нужно, Лен!

— Только и всего? — усмехнулась Ленка. — В Москве несколько десятков психушек государственных и еще больше частных. Но ты не переживай, Жень! Я завтра же возьму отпуск, брошу лечить своих сердечников и займусь поисками твоего психа. Через две-три недели ты будешь все знать!

— Мне все не надо! Мне нужен только этот! Слушай, Лен, ну ведь ты же говорила, что какой-то твой приятель открыл частную психиатрическую лечебницу. Может, через него попробовать, а? А я тебе свое колечко подарю, по которому ты уже давно страдаешь, — решилась я на подкуп.

— Дельфинчика? — оживилась Ленка. — Тогда лады! Как зовут твоего психа?

— Либерман Давыд Флавиевич!

— Давно он в сумасшедшем доме мается?

— Несколько лет...

— За что же его так? — сочувственно вздохнула Ленка.

— Вот это я и хочу выяснить, а заодно и еще кое-что! Так я тебе перезвоню через часок? — нетерпеливо сказала я.

— С ума сошла, да? — возмутилась подруга. — Время два часа ночи! Димка хоть и мой бывший любовник, но у него теперь се-мья и маленький ребенок! Приезжай завтра часам к восьми утра ко мне в больницу! Постараюсь для тебя что-нибудь сделать.

— Но...

— Все! Отбой! — решительно заявила Ленка. — Да, и не забудь колечко прихватить...

— Меркантильная ты, Ленка, просто страсть какая, — смирилась я.

— Сама предложила! — хохотнула подруга и повесила трубку.

Я тоже отключилась. За стенами комнаты Люська продолжала чем-то греметь. Движимая любопытством, я отправилась на источник шума.

Людмила готовилась к обороне. В прихожей выросли баррикады, которые даже и во сне не могли привидеться всем революционерам, вместе взятым! Тумбочка для обуви, поставленная на бок, подпирала входную дверь. Сверху на ней стоял пуфик, а по бокам красовались два стула, принесенные из кухни. Венцом композиции был обеденный стол, на котором Люська разложила столярно-слесарные инструменты мужа: молотки, ножовки, долото, плоскогубцы и зачем-то моток веревки и электрическую дрель. На полу сидела обессиленная подруга и, прикрыв глаза, отдыхала от трудов праведных. В двери, ведущей на пищеблок, застрял шкаф для посуды, именуемый в народе «пенал».

— Здорово! — искренне восхитилась я. — Готовишься к нашествию татаро-монголов? А дрель зачем?

— Сама ты монгол! — обиделась Люська. — В нашем положении от жизни можно ожидать всего чего угодно! А дрель для устрашения. Убийца в темноте и не разберет, что там у меня в руках — дрель или автомат Калашникова, зато испугается и убежит... Может быть.

— Я бы убежала! Только зря все это, честное слово. Нам теперь до утра разбирать эти завалы...

— Почему это?

— Потому что уже через три с половиной часа нам нужно выйти из дому и ехать в Первопрестольную. В восемь ждет Ленка Шустова. Она обещала выяснить, где лечится от душевного недуга Давыд. А ехать к ней часа два... — посвятила я Люську в наши планы. — И потом, я ужасно хочу в туалет, а дверь туда тоже забаррикадирована. Как быть?

Люська задумчиво почесала затылок.

— Ладно, — наконец, молвила она. — Сейчас быстренько все разгребем и в койку. Только дрель и плоскогубцы я оставлю. Мне с ними как-то спокойнее.

Мы освободили проход к ванной комнате и немного отодвинули тумбочку для обуви, так, чтобы можно было просочиться на лестничную площадку. Через некоторое время я уже сладко спала.

Будильник зазвенел, как всегда, невовремя. Мне снились Елисейские Поля, Венская опера и испанская коррида. Симпатичный тореадор бросал на меня пылкие взгляды и усердно гонялся за огромным быком. Проклиная все на свете, я уныло поплелась в душ, наткнувшись по дороге на останки Люськиных баррикад. Проснувшись окончательно под прохладным душем, я принялась будить подругу. Она открыла глаза лишь после долгих пинков и уговоров.

— Уже пора? — сонно пробормотала она.

— Пора, труба зовет, — бодро откликнулась я. — Двигай в душ, а я быстренько сооружу чего-нибудь перекусить!

Люська, не открывая глаз, двинулась в ванную, а я протиснулась на кухню.

Ехать решили своим ходом. Ночью на улице сильно похолодало, и я сомневалась, что смогу завести машину. Кроме того, были еще причины для пешей прогулки.

Час езды в холодном, вымерзшем насквозь вагоне электрички привел нас в состояние, близкое к анабиозу. Несинхронно двигая конечностями, мы вошли в метро и через сорок минут очутились перед зданием клинической больницы, где работала Ленка.

Вот уже несколько лет я навещала свою подружку на ее рабочем месте, и, сколько себя помню, на входе всегда сидел грозный дедулька — охранник лет семидесяти. Он строго допрашивал входящих: «Куда? К кому? С чем лежит?» Выяснив почти всю биографию больного, дед долго записывал в журнал посещений паспортные данные несчастных родственников, медленно выводя подагрическими пальцами каракули, в которых потом и сам не мог разобраться, а потом выяснял и уточнял, где лежит нужный человек. К тому времени, когда он улаживал все формальности, родственники больных сами были готовы пополнить число пациентов больницы.

Причем совершенно неважно, первый раз вы навещали больного или уже провели здесь полжизни, ритуал никогда не менялся, и у столика бдительного старикана всегда толпился народ. Дед изредка вскидывал глаза на посетителей и важно покрикивал: «Не колготите, граждане! Все там будете!» Ободренные такими словами посетители притихали, понимая, что действительно скоро там будут.