Музыка сфер - Элизабет Редферн

Если бы не Джонатан, среди них был бы и Александр. Джонатан сказал ему, что этим людям еще повезло, что их не повесили.

Больше всего Александра ужасала жестокая публичность подобной смерти. Ему довелось один раз увидеть повешенье. И он навсегда запомнил, как жертва перебирала ногами в пустом воздухе. Толпа завывала от хохота, глядя на потешные корчи умирающего, и одобрительно ревела, пока он вытанцовывал свой путь к смерти. Александр поспешил уйти, пока это еще продолжалось.

Теперь он в смятении духа быстро миновал Иерусалимский проход, затем безмолвную «Голову быка» и свернул в небольшой двор за церковью Святого Иоанна. Там ему пришлось повозиться с ключами от своих комнат, потому что после норлендовского коньяка пальцы не очень его слушались, но дверь наконец открылась. Он быстро поднялся по лестнице, стараясь ступать как можно тише, чтобы не пробудить Ханну от ее богобоязненного сна.

Дэниэль, конечно, спал. Он забрался в постель Александра, чтобы согреться, и раскинулся под ветхим одеялом, подложив руку под щеку, как ребенок. Губы у него полураскрылись, дыхание было легким и спокойным.

Александр разделся как мог тише, натянул холодную полотняную ночную рубашку на свою белую мягкую плоть, а затем осторожно лег в постель и нежно взял юношу в объятия, уверяя себя, что не собирается его будить. Но когда Дэниэль сонно открыл глаза и улыбнулся ему из дремы, Александр не сумел бы выразить словами свою радость.

От красоты Дэниэля у Александра в подобные минуты замирало сердце: она была подарком, счастьем, почти непереносимым. Однако Александр невольно вспомнил бывшего священника Мэтью Норленда, чье лицо свидетельствовало о жизни, полной невоздержанностей того или иного рода. И это тоже тайный грех Норленда? Не потому ли он смотрел на Александра так многозначительно, будто распознал его запретную любовь?

Эта мысль затемнила желание Александра, его остроту. И его душевный мир на время исчез, потому что, лежа в темноте с любимым в своих объятиях, когда церковные часы отбили два за его окном, он вспомнил своего брата Джонатана, и его тело пронизала холодная дрожь.

Дэниэль, вновь затерявшийся в своих снах, вскрикнул на языке, которого Александр не понял.

Примерно в тот же час Джонатан Эбси был потревожен настойчивым стуком в дверь дома на Брюер-стрит. Не в силах уснуть, он сидел у своего угасающего огня, склонив голову под тяжестью мыслей. Где-то Товарищество Тициуса включало убийцу рыжеволосых девушек, убийцу его дочери. Если не Ротье, то им мог быть молодой француз, которого видели, когда он уводил певицу из театра. Но хотя Джонатан был уверен в виновности кого-то в обществе французских астрономов, не менее уверен он был, что Ротье и его круг взяты под защиту. Так что же ему делать дальше?

Стук посетителя внизу не сразу дошел до него, настолько он был погружен в эти мысли. Когда же он наконец опомнился, то поспешно вскочил и спустился вниз, на ходу поправляя свой смятый сюртук и лихорадочно перебирая в уме различные возможности. Лакит? Курьер с Ломбард-стрит? Или даже Александр?

Он открыл дверь и увидел в темноте перед собой неизвестного ему измученного человека в пропыленном плаще, в сапогах для верховой езды. Одной рукой он держал под уздцы свою лошадь, всю в мыле. В другой держал пакет.

— Мастер Эбси? Мастер Джонатан Эбси? — спросил незнакомец.

Джонатан коротко кивнул.

— Ну?

Незнакомец облегченно вздохнул.

— Тогда у меня есть кое-что для вас. — И он протянул пакет.

Джонатан взял его и медленно повертел в руках, глядя на сургучные печати.

— Кто тебя послал?

— Портовый агент в Дувре, сэр. Он подумал, что письмо может быть важным.

Джонатан весь подобрался. В прошлом дуврский агент часто присылал ему всякие сведения. Но этот пакет должен быть неотложно важен, раз курьер счел необходимым разбудить его дома.

— Что в нем? — отрывисто спросил он.

— Письмо, сэр. Его привезли вчера поздно ночью рыбаку по имени Хоксклифф, известному негодяю и контрабандисту. Неизвестный заплатил ему доставить письмо в Булонь по указанному адресу. Хоксклифф должен был отплыть с утренним приливом.

Следовательно, это иностранная почта, то есть заниматься ею должен Коннолли, а не Джонатан. Он уже собирался это сказать, но тут курьер, почесав в затылке, добавил:

— Письмо какое-то странное, вот что. Я был там, когда его вскрыли. Адресовано какому-то «мэтру Тициусу» и полно иностранных названий.

Джонатан сломал печать портового агента и извлек перехваченное письмо. В смутном свете уличного фонаря перед его глазами затанцевали первые слова.

Курьер шагнул вперед.

— Что-то не так, сэр?

— Нет, — с трудом выдохнул Джонатан. — Нет, ты отлично справился.

Курьера, казалось, его слова обрадовали. Натурально, он ожидал денег. Джонатан сунул руку в карман и достал для него несколько монет, которые курьер поспешил взять. Потом поклонился и ускакал.

Джонатан закрыл дверь и поднялся по лестнице ни на секунду не спуская глаз с письма. A Monsieur Titius…[11]

Под приветствием был список звезд с цифрами. И только.

И так далее строка за строкой тщательно выписанных названий цифр заполняли лист целиком. Названия десятков звезд, названия, знакомые ему с детства, спасибо Александру. Джонатан сел к столу и придвинул свечи поближе.

Письма были забраны из архивов, регистрационные записи стерты. Но теперь, спасибо промашке портового агента, не заменившего его фамилию фамилией Коннолли, это письмо доставили ему.

Письмо все-таки следовало бы передать Коннолли, но оно останется тут.

Он сидел, а свечи догорали, и его окутывала лондонская ночь. Он вновь и вновь задавал себе тот самый вопрос, который, вероятно, пришел в голову портовому агенту: зачем пересылать список звезд таким тайным способом, если это всего лишь список звезд?

В одном Джонатан был уверен непоколебимо: никто в правительстве не должен знать, что письмо у него, и, следовательно, все обычные пути расследования для него закрыты. Но есть человек, который должен быть способен помочь ему со звездами. Александр, от которого он все еще не получал никаких известий. Час был поздний. Он чувствовал себя измученным и все же возбужденным. Внезапно он поймал себя на воспоминании, которое так часто гнал от себя. Когда в прошлом июне его провели взглянуть на труп Элли на плите в мертвецкой, она показалась ему маленькой девочкой. Спящей девочкой. Он стоял, беспомощно глядя на нее сквозь бессильные слезы на глазах, глядя на ее маленькие руки. Ногти были сломаны. Конечно, она боролась со своим невидимым убийцей, без толку царапала его пальцы и руки, кричала «Помогите!». Быть может, в эти долгие минуты агонии она, перед тем как умереть, звала отца, как звала его, когда совсем маленькой больно ушибалась.