GATACA, или Проект "Феникс" - Франк Тилье

Шарко попытался обобщить услышанное:

– То есть, по-вашему, выходит, чем больше левшей в некоем сообществе, тем большей жестокостью оно отличается?

– Да, Ева предположила – и доказала – существование именно такого эволюционного феномена. «Леворукий» характер распространяется с помощью ДНК в сообществах, где проявляется максимум насилия, и постепенно исчезает в других, уступая место «праворукому».

– У меня были знакомые левши. Они не занимались спортивными единоборствами, не были жестокими и не имели ни малейшей склонности к насилию. Так почему же, если природа, как вы говорите, исключает все бесполезное, они не родились правшами, как большинство людей?

– Из-за генетической памяти. Совершенно ясно, что каким-то их предкам в связи с какими-то обстоятельствами было выгоднее оставаться левшами. Может быть, им приходилось сражаться, они были рыцарями или завоевателями… «Леворукий» характер продолжает передаваться с генами, но в современном обществе левшей с каждым поколением становится меньше, поскольку теперь, если говорить о выживании, никаких преимуществ у них уже нет. И в конце концов, по-видимому, их не останется вовсе, как не осталось белых березовых пядениц…

Клементина глянула на папку с диссертацией.

– Именно по этой причине Ева и не обнаружила в криминальном мексиканском городе большего количества левшей, чем в других местах. Совершенно ясно, что она была страшно разочарована таким результатом, но что ж поделаешь, тут все подчинено строгой логике: в нашем мире, в котором, чтобы убить, достаточно нажать на спусковой крючок пистолета, нет нужды быть левшой. Поскольку речь не о единоборстве двух тел – преимущества леворукости сводятся на нет. Ну и, стало быть, наступит время, когда генофонд популяции левшей истощится и на Земле не останется ни одного левши, сколько бы на ней ни осталось жестокости.

Некоторое время Шарко молчал, размышляя над полученной информацией. Культура изменяет окружающую среду, а та, в свою очередь, влияет на естественный отбор, цель которого – обеспечить выживание самых жизнеспособных. Подумав, он снова перешел к вопросам:

– Через неделю после путешествия в Мексику Ева отправилась в Бразилию, конкретно – в Манаус, столицу штата Амазонас. Есть ли в ее диссертации хоть что-нибудь об этой поездке?

Жаспар удивилась:

– В Бразилию?! Нет, там даже намека нет на поездку в эту страну. Никаких данных, никакой статистики по Бразилии. А что, Манаус такой же криминальный город, как Сьюдад-Хуарес?

– Да нет, не более криминальный, чем любой другой. Но ведь после почти что неудачи в Мексике Ева должна была продолжать поиски и набирать, уточнять информацию. Скажите, а говорится ли в работе Лутц об исследованиях, которые она вела во французских тюрьмах? Или хотя бы об одном из заключенных, некоем Грегори Царно?

– И на это отвечу – нет. Там нет ничего ни о тюрьмах, ни о Царно.

Шарко положил листок к остальным. Ему не очень верилось, что в диссертации не говорится ни о полете в Бразилию, ни о Царно, ни о посещениях тюрем: если так, получается, что после Манауса Лутц совсем отошла от темы диссертации, а почему? Комиссар попробовал копнуть глубже:

– В тюрьмы Ева ездила днем – в то самое время, когда по распорядку дня в центре должна была работать там. Именно по этой причине она и попросила разрешения приходить к семнадцати часам: так легче было скрыть разъезды по пенитенциарным учреждениям, где она расспрашивала арестантов, откуда привозила их фотографии. Скажите, мадам Жаспар, вы ведь хорошо знали Еву, вы прочитали материалы диссертации, может быть, вам понятно, почему из всех заключенных она встречалась только с молодыми крепкими левшами, совершившими убийства с особой жестокостью?

Клементина на минутку задумалась.

– Хм… Думаю, на этот раз ее поступки были продиктованы прямо противоположным, если сравнивать с полетом в Мексику, желанием. В Сьюдад-Хуаресе она хотела найти за преступлениями левшей, в тюрьмах искала преступления, на которые людей толкнула леворукость. Видимо, она рассуждала примерно так. Первое: не может ли оказаться, что у отдельно взятой личности, живущей в цивилизованных условиях, леворукость и жестокость связаны между собой? Второе: есть ли у жестоких левшей какие-то общие черты? И третье: был ли у этих левшей, затерянных в праворуком мире, хоть какой-то смысл жизни, а если был, то в чем? Простите, но больше никаких стимулов для поездок девочки в тюрьмы я не вижу.

«Да уж, не особенно она меня просветила», – подумал Шарко. Заметив в этот самый момент Леваллуа, поспешно поднимавшегося по лестнице, он задал приматологу последний вопрос:

– Есть еще что-нибудь, что мне обязательно надо знать о диссертации Евы?

– Не думаю. Но вы могли бы прочесть ее работу, как в интересах дела, так и для расширения кругозора – за исключением математических моделей и нескольких сложных формул, там все должно быть понятно. Ева написала истинно новаторскую диссертацию. Диссертацию, которая, безусловно, наделала бы шуму в научных кругах. Да и наделает, если все-таки выйдет в свет.

На верхней ступеньке молодой полицейский остановился, чтобы перевести дыхание, огляделся, увидел комиссара, помахал ему рукой, после чего уставился на огромный плакат, где разъяснялись способы воздействия вирусов на организм.

Шарко тепло простился с Клементиной, но сказал напоследок:

– Надеюсь, вы понимаете, что, пока идет следствие, надо держать язык за зубами?

– Можете не беспокоиться. Пожалуйста, держите меня в курсе вашего расследования, комиссар. Вы можете звонить как угодно поздно, даже ночью – я очень мало сплю. Мне хотелось бы и самой получше во всем разобраться, и вам помочь по мере возможности. Всего хорошего, а я поброжу тут еще немножко.

– Всего хорошего. Обязательно вам позвоню.

Жаспар мягко улыбнулась комиссару, пожала ему руку и ушла. Шарко, проводив ее взглядом, двинулся к коллеге.

– Ну и что там с ископаемыми?

– Я до них не добрался по той простой причине, что в этой коллекции нет ископаемых шимпанзе нужной нам эпохи.

– То есть мы остались ни с чем?

– Наоборот, у нас появился отличный след. Директор галереи сказал, что завтра в аукционном доме Друо открывается выставка, посвященная минералам и окаменелостям, и что эта выставка закроется только через неделю. И что на следующий четверг назначены торги: будут продаваться скелеты млекопитающих, живших много тысяч лет назад. И что среди лотов обязательно будут обезьяны. Больше того, мне известно даже, какой аукционер займется четверговыми торгами. Его можно будет найти сегодня в девять вечера на авеню Монтеня, где состоятся другие торги.

– А прямо сейчас мы можем с ним встретиться?

– Сколько ни звоню в аукционный дом, никто не берет трубку. Говорят, этот аукционер приходит перед началом торгов – как минимум за полчаса.

Шарко направился к лестнице.

– В таком случае – кто знает, чем для нас обернется сегодняшний вечер.