Большой шеф Красной капеллы - Валентин Томин

Я уехал, получил адреса двух адвокатов. Андре Филипп, независимый социалист, и Ферручи с Корсики. Когда пришел к Ферручи, у него пластинки — советские песни, поставил пластинку, думал, это наигранное. Сказал, что мне нужно. Ферручи сказал — у вас в Москве думают, что это правда. Учтите, сказал он, тот, кто предал сеть, был главный резидент. Я расскажу всю историю, потом будем искать документы. Оказывается, что человек, который был тогда резидентом, уже после ареста Фантомаса, а работать начала другая группа. Связали обе группы, начали со второй и дошли до первой. Этот человек раньше работал в США, его направили туда из Разведупра. Он знал отлично английский, ему дали американский паспорт. Однажды при проверке документов в Панаме насела на него американская полиция и установила, что паспорт поддельный. Человек был мелкой душонки, за подложный паспорт в то время можно было получить десять лет — больше, чем за разведработу. Для разведки он еще ничего не сделал, но успел провалиться на паспорте. Ему предложили выбор: вы остаетесь американским гражданином, но надо придумать, чтобы вас отозвали из США в другую страну. Вероятно, американцы намеревались сохранить этого человека до нужного им момента. Так же как англичане, которые не трогали германскую сеть до самого начала Первой мировой войны, потом взяли всю сеть в первые дни{35}.

В Париже нужен был наш новый резидент, и этого человека послали туда взамен арестованного Фантомаса. Приехал с женой, которая, как оказалось, была главная стерва. Понятно, что люди бывают умными после. Он жил роскошно — было много денег, менял машины, это потом вспомнили. Работал года два и все время находился в контакте с американским военным атташе. Когда его арестовывала французская полиция, у него дома нашли 23 письма и ответы — всю переписку, которую он вел с американским атташе.

Аресты во второй резидентуре произошли совсем случайно, арестовали двух-трех, но полиция шла по следам первой резидентуры. И еще не зная, кто он и что он, полиция напала на его след. Тогда французская контрразведка сконтактировалась с американцами. Он получил указание из Штатов выдать всю резидентуру, а его начали спасать. В печати начали шуметь, сообщили, что среди арестованных есть американский гражданин. Во всей американской прессе началась кампания — нельзя невинного человека, американского гражданина держать в тюрьме. В это время он уже передал полиции всю резидентуру. Рикье сделали козлом отпущения. Через четыре недели, к большому удовольствию Разведупра, его освободили. Сообщали о поведении арестованного, приводили его слова на допросах, что он считает ниже своего достоинства отвечать на нелепые вопросы, что затронута его честь как американского гражданина. В итоге американцы были довольны, французы тоже, но, к Несчастью, Разведупр тоже был доволен. Здесь считали, что он спасся с женой, Рикье виновник провала, но только одно было не ясно. Резидент заявил, что ему лучше не возвращаться в Москву. Согласились, что так будет лучше, нужно сохранять конспирацию. Он не возвращался два или три года.

Когда удалось раскрыть это дело, его держали в резерве. Может быть, он уехал в Америку, не знаю.

О всех событиях мне рассказывал адвокат. Но это еще ничего не значило. Нужно подтверждение. Ферручи сказал:

— Сегодня ночью я сюда принес все архивное дело — на одну ночь. Стоить это будет столько-то.

Адвокат договорился с чиновником, принес, я прочитал. Там раскрылись американские методы работы. Вели себя осторожно, подсказывали, что и как сообщать в Москву.

Потом я все уточнил у второго адвоката и возвратился в Москву.

Теперь англичане пытаются создать впечатление, что Красная капелла сначала действовала против Англии. Это абсолютно неверно. Наша задача была поехать в Европу, создать базу, собирать первые источники, готовить их на случай войны с Германией. Это было с самого начала. Указание было никакой оперативной, агентурной деятельности не проводить. Ну, конечно, если бы попадались какие-то материалы, для разведчика было бы неестественно не обратить на них внимания.

В 38-м г. летом началась настоящая подготовка. Все шло в направлении на случай войны.

Красная капелла имеет пять этапов своей деятельности. Конечно, приблизительно. От 38-го примерно до нападения на Бельгию (май 40-го г.) — подготовительный этап работы. От мая 40 г. до начала нашей войны с Германией второй этап. (Позже скажу, что было здесь характерного.) Третий этап — от начала нашей войны с Германией до 24 ноября 42-го г. — это крупнейший этап деятельности разведывательной и подготовительной работы в период после моего ареста. Четвертый этап, который менее всего известен, это не те четыре месяца моего ареста, которые, я считаю, являются главным, самым сложным периодом деятельности моей личной и всей группы. Это этап разоблачения заговора немецкой разведки по всем направлениям — гестапо, абвер и т. д. — против советской разведки. И не только против разведки. Большая игра имела политический, дипломатический характер. Этот период продолжался до того момента, когда нам удалось переправить в руки Жака Дюкло окончательный документ, который раскрывает суть всего, что происходит. В Москве он был передан Димитрову, затем передан непосредственно или через ЦК начальнику Главразведки. Потом был этап до моего побега из гестапо и последний этап, который имел больше контрразведывательный характер, — этап от побега моего до освобождения Парижа. Так имеется пять этапов деятельности.

Понятно, что по характеру и направлению деятельность Красной капеллы шла в одном направлении. Следует сказать, что в своей работе я начал реализовывать идеи и мысли, высказанные когда-то мне Берзиным. Я не был военным специалистом, все, что об этом расписывают повсюду, — проходил школы разведки, был генералом и т. д., — это ложь. Никаких школ разведки не проходил. Единственная моя жизненная школа — это компартия, подпольная работа. Все. Но откуда взялся генерал? Когда я был арестован немцами, они говорят так:

— У нас есть данные, что вы были полковником. Но мы этому не верим. По тем задачам, по проведенной работе, характеру работы вы были генералом Советской армии.

Я ответил:

— Если вам так нравится...

Немцам нужен был генерал. Как им, по их немецкой логике, можно было понять, что такая организация, как Роте Капелле, могла обходиться без генерала.

Очень важная деталь, когда мы начали работу, начали встречаться с немцами, нам удалось увидеть и понять немецкую психологию. Это было очень важно. До того я знал только немцев-коммунистов, но с первых встреч с другими, когда они пришли в Бельгию, я начал изучать их. Как они думают. Жиль Перро, независимо от неточностей в его книге, он увидел, что во Франции, Бельгии, Голландии, Берлине действовали группы, руководимые коммунистами, антифашистами, у которых главное было борьба не на жизнь, а на смерть с нацизмом. Нашим плюсом было то, что мы знали до конца, чего мы хотели. Организационно — техника, подполье создавалось то, что ни немцам, ни французам, ни американцам, ни англичанам невозможно было понять. По документам в Берлине, с которыми знакомился Перро, дело выглядело так, что после моего ареста столкнулись с новой школой разведработы. Что эта школа далеко превосходила старые понятия. Была ли это новая школа? Была. Это была партийная, коммунистическая школа подпольной работы в военное время, с задачами военного характера при использовании всех тех преимуществ, которые мы, как коммунисты подполья, имели. В сравнении, предположим, с работой групп французской разведки, которые таких преимуществ не имели. Был такой французский полковник, забыл его фамилию, который был одним из руководителей французского Сопротивления — Реми{36}. Он жив и сейчас. Прочитав книгу, он прислал мне письмо. «Хотя мы теперь политически-идеологически думаем различно, но во время войны мы совместно вели борьбу с нацизмом. Я нашел первого человека, которому могу подать руку». Это высшая похвала. Потом наодной встрече он говорил: «Сколько людей мы погубили тем, что не умели приспособить нашу работу к тем принципам подпольной работы, которые требовались, к условиям борьбы с нацизмом». «Я не мог проявлять недоверия к людям своим и скрывать от них, где я живу. А Гран шеф имел двадцать квартир, и каждый, с кем он встречался, был уверен, что он ему очень близок, потому, что приходил в его квартиру, именно в ту, где он жил».