Ветры, ангелы и люди - Макс Фрай

– Не одну, а целых две. Если больше, это уже вообще невозможно будет пить. И – помнишь, как Витенька говорила? – попа слипнется.

– Смешная ты у меня все-таки, – вздыхает брат. – Попа у нее, видите ли.

– И у тебя она есть.

– Согласен, и у меня. Отрицать было бы глупо. А все-таки, зачем мы тут сидим?

– Во-первых, потому, что я уже давно приметила этот прекрасный катамаран. И поняла, что ужасно хочу посидеть на нем вместе с тобой – зря, что ли, тут целых два места? Хотя лучше бы, конечно, ты при этом курил. Но нет в мире совершенства. С этим я уже смирилась.

Катамаран – это водный велосипед, вытащенный на сушу, судя по его состоянию, лет сто назад. Ну или ладно, десять. Срок, достаточно долгий для того, чтобы заржавели педали и покрашенная ядовито-зеленой эмалью рама, потрескались желтые пластиковые сиденья и прохудились плавники. И только цепь, которой бедный узник прикован к невидимому, давно ушедшему под землю кольцу, блестит как новенькая. Цепи – они такие. Ничего их не берет.

– Если ты приметила его уже давно, какого черта мы не посидели на этом бедняге летом? – жалобно спрашивает Игорь. – В теплый солнечный день я бы с тобой и три часа тут проторчал. Да хоть с самого утра до позднего вечера! И не пикнул бы.

– Ну так летом у тебя был роман, – напоминает Ида. – Тебя не то что в Тракай, на чашку кофе вытащить было невозможно. А потом еще я уезжала. Два раза. В общем, не сложилось этим летом у нас с тобой. Зато сложилось сегодня. Я уже поняла, что ты не очень рад. Но тут еще и наблюдательный пункт. Видишь Витины окна за деревьями светятся?

– Вижу. И что? Будем сидеть, пока она не ляжет спать? Ясно. Смерти ты моей хочешь. Учти, согласно новейшим исследованиям британских ученых и прочих служителей желтой прессы, редкий близнец надолго переживает другого. Поэтому меня надо беречь. Это в твоих же интересах.

– Еще бы, конечно, в моих! Молю Бога, чтобы нам повезло, и Витя пошла в бассейн. Обычно по субботам и воскресеньям она туда ходит. Говорит, в выходные после обеда в бассейне совсем пусто, плавай себе в полном одиночестве хоть до десяти, пока не закроется. Думаю, мы часа за полтора все успеем. А к Витиному возвращению и краска высохнет, в инструкции написано – сохнет за двадцать минут. На самом деле, даже быстрее, я проверяла.

– А если Витя не пойдет в свой бассейн, мы будем сидеть тут до ночи?

– Ну, миленький. Ты же сам знаешь, что будем. И ты никуда не уйдешь, даже если я тебе сто раз скажу, что и одна справлюсь. Что, конечно, было бы безответственным враньем: в одиночку я лодку не дотащу. И даже не переверну. Поэтому – да, будем сидеть до ночи, пока Витенька не ляжет спать. К счастью, она довольно рано ложится, хоть тут нам повезло.

– Да уж… Ух ты, смотри, свет погас! Неужели все-таки собралась в бассейн?

– Я на это очень рассчитывала. Потому что бассейн – это святое. Для Вити и ее спины. Вряд ли она упустит возможность спокойно поплавать, хоть сто тысяч печальных дней рождения на нее с цепи спусти.

* * *

– Мне снилось, что я иду по берегу, – сказал Дитрих. – Вот как мы сейчас. Но один. И все примерно так и выглядит – слева озеро, справа окруженные садами дома. Замок вдалеке – я, собственно, только потому и знаю, что сны были именно про Тракай. Случайно узнал его однажды на картинке. Очень тогда удивился, не думал, что такое место действительно есть где-нибудь на земле. В моих снах о Тракае всегда был вечер. Такой, как сейчас – вроде бы темно, а все видно. И туман так же поднимался от воды. И лодки на берегу. Много лодок. Некоторые перевернуты, некоторые так и стоят, словно плывут по траве. Но я иду дальше, я знаю, что ищу. И наконец прихожу туда, где стоит золотая лодка. Она не привязана. Я в нее залезаю, сижу там или ложусь. Жду – сам не знаю, чего. Наверное, просто счастья. И оно в какой-то момент обязательно наступает. Мне хорошо и легко. Я свободен и ничего не боюсь. Смотрю по сторонам, и вижу, что лодка уже плывет. Почему-то не по озеру, а по морю. И острова с замком уже нет, и земли не видно, но мне и не надо никакой земли. И так хорошо. И в какой-то момент всегда оказывается, что на веслах сидит женщина. Наверное, самая прекрасная в мире. На самом деле, не знаю, никогда не видел ее лица. Я в нее не влюблен, как можно подумать, потому что она – это история о чем-то другом. Мы с ней оба о чем-то другом в этих снах. Женщина сидит спиной ко мне и гребет, я хочу ей помочь, но не могу пошевелиться, и тогда она говорит: «Ничего, ничего, я пока сама». И еще говорит разные вещи, никогда не мог толком запомнить. «Озеро впадает в море» – вот эта фраза точно была. Во сне мне казалось, она все объясняет. Хотя с точки зрения здравого смысла… Но откуда во сне здравый смысл.

– По крайней мере во сне, который про счастье, здравому смыслу определенно не место, – согласился его спутник. И вздохнул: – Надо же, как вам повезло!

– Но это были просто сны.

– Одна и та же книга[10]– помните? Шопенгауэр большой молодец.

– Кто?.. А. Ну да. Вы правы. Очень давно его читал. И все забыл.

– Да и черт с ним. Главное, что сны помните. И что приехали все-таки сюда. Вот это действительно важно.

– Думаете?

– Не думаю. Знаю. И, похоже, здорово вам завидую. Хоть и не понимаю пока, чему именно. Но я вообще с причудами.

Это еще мягко сказано.

* * *

– Слушай, а когда хозяева хватятся…

– Не хватятся, – отмахивается Ида. – Эта лодка никому не нужна. Я узнавала. Вернее совершенно случайно узнала. Встретила бабушку Руту в магазине, она пожаловалась, что на ее участок чью-то чужую лодку затащили – то ли мальчишки, то ли еще какие-то шутники. Непонятно, зачем. Спрашивала, чья, никто не признается. Что и понятно – кому такая нужна. Гнилая насквозь. И что теперь с ней делать, непонятно, Рута же одна живет, ни вынести, ни порубить не сможет. А жечь в саду не хочет. Говорит, деревья огня боятся, рассердятся и, чего доброго, не зацветут потом по весне. Я ей еще сказала, что, если ты как-нибудь в Тракай выберешься, мы поможем. Ну вот мы и помогаем – прямо сейчас. Давай, толкай. И умоляю тебя, не заводи песню о своей скорой погибели. Совсем немножко протащить надо. Совсем чуть-чуть. Чтобы у Вити прямо на дороге стояла. Чтобы она мимо не прошла.

– Ладно, – вздыхает Игорь. – Договорились. Буду погибать без песни… Да не суйся ты сюда. Лучше с того конца. Плохо без инженерного ума живется, да, сестренка? Ага, вот так отлично. Какая ты сильная! Давай, давай.

* * *

– Знаете, что удивительно? – сказал Дитрих. – До сегодняшнего дня я казался себе совершенно счастливым человеком. У меня было прекрасное детство, а потом отличная развеселая юность, множество захватывающих приключений и экспериментов, причем ни одного фатального – повезло! Даже выучиться как-то успел в перерывах между попытками перепробовать, чем еще может удивить меня жизнь. Когда я остановился, вот в чем вопрос? И почему так поступил? Надоело? Устал? Просто заработался? Скорее всего так. Работа у меня, кстати, отличная, я же синхронный переводчик, в нашем деле особо не заскучаешь. Честно говоря, мне до сих пор так и не надоело. Наоборот, чем дальше, тем больше смысла в ней нахожу. И дело, конечно, уже давно не в карьере. И даже не в деньгах, на приличную пенсию я уже заработал. И еще у меня хорошая – по-настоящему, а не потому что так принято говорить – семья. Два сына, оба молодцы, каждый по-своему, со старшим мне просто, а младшего я, наверное, никогда не пойму, но горжусь им, как кладом, случайно найденным на своем садовом участке. У жены самый легкий в мире характер, родители все еще живы и даже бодры, внучка скоро родится, мы ее сейчас очень ждем. Ну ведь правда, хорошая, очень хорошая жизнь.