Мой выбор - Галина Чередий

– В продолжение нашей милой беседы, сладенькая Соня, работать как надо я могу не только членом, – насмешливо сообщил он мне, не скрываясь, поправил себя в штанах и пошел прочь, бросив напоследок: – Спать не смей! Вылезай уже и топай в залу. Покормить тебя надо. На голодной бабе особо в постели не поскачешь.

Блин, вот что это было за явление? Какой месседж оно должно было до меня донести? Уж точно не то, что он и пальцами баб доводить до оргазма способен на раз. Детство какое-то тогда выходит. Или это «я могу давать удовольствие без немедленной отдачи» послание? На кой черт что-то доказывать той, кому перед этим четко дал понять – «я тебя ни в хер не ставлю»? Хотя… чего я морочусь-то? Мне не все ли равно? Если Рунт именно такой законченный козлище, коим я его идентифицировала, то ему ничего не стоило сделать это просто так. Вот захотелось, и все. Но как же он смотрел… Если, конечно, это не приглючилось на фоне отходняка от эйфории. Так, главное в этом что? А то, что у меня все тело поет и по венам будто густой сироп вместо крови. Хо-ро-шо. А остальное пусть лесом идет. Путь через Пустошь – это мой личный долбаный Вудсток, так что вперед!

Из бадьи я выбиралась на немного резиновых ногах, с наверняка дебильной улыбкой на лице и трепетом предвкушения ночных безумств в душе. Вот же блин, по всему выходит, лучше себя в жизни не чувствовала. Экой легкостью восприятия бытия накрыло. Да, Рунт, признаю, работать ты умеешь как надо женщине. Тут только запомнить, что всерьез воспринимать тебя нельзя.

С платьем все же некая неувязочка вышла. Я когда его мысленно к себе прикидывала, то в голове-то свои габариты держала, а не гиперизящной Хитоми. Одно ведь дело привыкнуть, что в отражении не ты, а другое – научиться, не видя, точно промеры угадывать. Короче, у Хитоми очень уж хрупкие и узкие плечи оказались, а фасон платья предполагал их куда как пощедрее. В итоге у меня оно то и дело сползало то с одного плеча, то с другого. Ну чисто, блин, долбаная фотомодель на эросессии. Это не я так себе представила, это я четко узрела в быстро наливающихся бешенством взглядах Рунта и Рэя. Потому как в зале, куда я вышла с целью покушать, были не только они с хозяином дома, но и еще человек шесть незнакомцев. Подходя, я слышала громкую оживлённую беседу, что при ближайшем рассмотрении оказалась сольным театральным выступлением Рунта «как мы мочили троллей», а все остальные звуки принадлежали благодарным и выражающим восхищение слушателям. Но с моим появлением на него уже никто не смотрел и наступила неловкая тишина. Местные уставились на меня, все разных возрастов, но одинаково бородатые, и интерес читался на их мрачных физиономиях вполне себе четко и понятного свойства. Может, стоило попросить принести поесть в комнату или подождать, пока все разойдутся? Но Рунт сам велел идти быстрее, чего теперь зыркать-то?

Судя по влажным волосам проводников и чистой одежде, они умудрились освежиться с дороги в другом месте. Представлять меня собравшимся никто не потрудился.

– Иди сюда, Соня, – рыкнул Рунт, вскочил и придвинул свой стул вплотную к Рэю. Себе же он раздобыл другой, и только я умостилась, сел тоже впритык. Я оказалась практически зажата между ними. Причем сидящие напротив наблюдали за рассаживанием молча, но так пристально отслеживая меня, что стало не по себе.

Но этим неловкость не закончилась.

– Да что же это… нарочно, что ли… – раздраженно, еле слышно проворчал оборотень, и я, проследив за направлением его взгляда, поняла, что декольте платья на мне выходило глубоковатым. Особенно сидя.

Рэй молча подорвался с места, шагнул к длинным полкам у стены и выхватил оттуда какую-то тряпку, что была кухонным полотенцем. Чистым, слава богу, потому как он взял и повязал его мне на шею, как ребенку слюнявчик, чтобы он не изгваздался. Ну надо же, какая забота о моем целомудрии! Заржала бы, но обстановка не располагала.

– Сейчас тебе чего повкусне… – подорвался Легби, но Рунт на него злобно зыркнул. Поставил передо мной явно заранее приготовленную тарелку, и они с драконом принялись в четыре руки накидывать в нее всякой снеди, что была в изобилии на столе. Причем, походу, по принципу – кто больше. Пришлось остановить их, выставив над тарелкой ладонь с растопыренными пальцами. И все это по-прежнему под затянувшееся молчание с противоположной стороны стола.

– Вот оно, значится, как… – изрек многозначительно один из мужиков, седой и с редковатой, но длиннющей бородой. Хоттабыч. – Как и сказывали, ага.

Сидевший рядом с ним мужик помоложе, но, судя по схожести, явно родственник, заерзал нервно, пырясь на меня особенно неприятно. Бледно-голубые его зенки на выкате шарили по мне с каким-то нездоровым упорством. Так и лезло в голову «маньяк натуральный».

– Потолковать бы, Рунт, – буркнул он и противно облизнул верхнюю губу.

– Нет! – отрезал оборотень. – И речи не заводи! За троллей рассчитайтесь, да и поехали мы.

– Так мы ж и не против! – ответил седой. – Мы только за. И даже двойную плату готовы без торга. Но и вы ж нам навстречу…

– Нет! – грохнул Рэй так, что все за столом вздрогнули. Маньяковатый урод сначала глянул на блондина испуганно, но его взгляд быстро стал меняться, наливаясь злостью.

– Добрые крашеры, вы ж из Пустоши ходите, туда-сюда, вам дорога открыта, – монотонно завел его родич. – А мы все тут и тут. Раф-то мой уже тридцати годов от роду, а своей бабы у него нет. Уступите, а? Вы ж себе всегда другую найти сможете. Слыхали мы, вне Пустоши баб тех – тьфу! Что малевок крылатых в день лета – тьма! И все собой хороши. А нам бы эту. Она моему Рафу сразу глянулась, как только увидал ее еще за частоколом.

– Отродясь я людьми не торговал и начинать не буду! – стоял на своем Рунт. – Наша она, и кончен разговор! И начинать его незачем было! Да и не наша бы была, все одно – скотство это.

И будто добавляя веса своим словам, обхватил своей ручищей меня за плечи, повернул к себе и, наклонив голову, смачно и прямо-таки чрезмерно порочно поцеловал в губы. Как если бы ставил эдакую жирную печать собственника. Конечно, дурость и мужицкое самоутверждение, типа столбик обоссал, но за неприятие работорговле – гигантский респект кобелю.

– Так она же баба! Где ж там люди? – подал голос желающий прикупить меня по случаю говнюк. Он мне и до того не нравился ни капли, а теперь и вовсе стал омерзителен. Сука, да я ему так бы и врезала наотмашь чем под руку попадется.

– Наша баба! – опустил кулачище на стол оборотень, заставив подпрыгнуть всю посуду. Ваша-ваша, вот и слова против не скажу сейчас! – Деньги за троллей на стол, старейшина, у нас есть чем заняться кроме болтовни с вами попусту.

Бородатый приверженец постулата «баба не человек» подорвался с места, опрокидывая стул, облил всех напалмом бешеного взгляда и вымелся из залы, громко хлопнув дверью. Фух, да попутного тебе урагана в задницу!

– Кушай, Соня, – наклонившись и коснувшись моего виска губами легко, но так значимо интимно, что волоски повсюду встопорщились, тихо сказал Рэй. – Остывает все. Кавака хочешь?

Вообще-то, когда за тебя, словно за безвольную и бесправную скотину торгуются, это как-то не слишком способствует аппетиту. А главное – бесит-то как! Однозначно этот пожар стоит залить. Тем более я и так думала тяпнуть для храбрости.