Приключения капитана Коркорана - Альфред Ассолан

Сугрива, узнав об этом, настаивал, чтобы обезглавили Лакмана, ранее чем он сделается очень опасным, но Коркоран на это не согласился.

— Государь! — возразил преданный брамин. — Не так действовал ваш предшественник, славный Голькар. При малейшем подозрении он распорядился бы дать сто палочных ударов по пяткам этого изменника.

— Друг мой, — отвечал бретонец, — у Голькара была своя метода, а у меня тоже своя, но, как ты отлично знаешь, его метода не помешала изменникам погубить покойного государя. У меня своя система; по моим убеждениям, дело Брамы предупреждать преступления, так как он вполне уверен в том, что прав, и не рискует приговорить к наказанию невиновного, но люди должны наказывать за преступления только после его совершения. Без соблюдения этой предосторожности пришлось бы впадать в ужасные ошибки и испытывать страшные угрызения совести.

— По крайней мере, необходимо наблюдать за этим Лакманом! — сказал Сугрива.

— Кто? Я! Чтобы я создавал целый штат полиции, принял к себе на службу самых гнусных негодяев во всей стране, заботиться о тысяче подробностях и всегда опасаться измены, с какой стати я буду шпионить и наблюдать за человеком, которому и в голову ничего не приходило дурного. Да я себе всю жизнь отравлю недоверием и подозрениями.

— Но, государь! — возразила присутствовавшая тут же Сита. — Примите в соображение, что во всякий момент Лакмана может вас убить из-за угла. Будьте осторожны и поступите так если не ради себя, дорогой государь мой, глаза которого имеют цвет и красоту голубого лотоса, то, по крайней мере, ради меня, предпочитающей вас всей природе, даже небу и сияющему дворцу божественного Индры, отца богов и людей!

Говоря это, с глазами полными слез, Сита бросилась в объятья мужа. Он, нежно прижав ее к сердцу, сказал:

— Так ты это желаешь, мое кроткое, прелестное создание, которому я ни в чем не могу отказать? Ты этого хочешь? Наконец, я вижу, что вы оба, как ты, так и Сугрива, это желаете. Ну хорошо! Я на это согласен и поставлю этого ужасного, по вашему мнению Лакмана, под такой надзор, что он навсегда проклянет тот день, когда явился у него замысел отнять у меня престол… Луизон! Сюда, Луизон!..

Тигрица подошла и, ласкаясь, тихонько терлась красивой головой о колени Коркорана.

— Моя дорогая Луизон, будь внимательна и хорошенько вслушайся в то, что я тебе скажу. Мне нужна твоя полная смышленость.

Тигрица шевелила своим мощным хвостом, удвоив внимание, а бретонец продолжал:

— Находится в Бхагавапуре человек, которого я подозреваю в недобрых намерениях. Если действительно то, что мне кажется, если он замышляет какую-либо измену, я тебе поручаю известить меня об этом.

Луизон поворачивала свою розовую морду то в одну, то в другую сторону, несомненно, разыскивая изменника и готовая расправиться с ним. Коркоран продолжал:

— Чтобы ты не ошиблась, моя дорогая Луизон, я его призову сюда… Сугрива, пойди сам приведи его сюда; если не пойдет добровольно, приведи насильно.

Сугрива поспешно отправился исполнить поручение и вскоре возвратился с мятежным брамином. Это был человек среднего роста; глаза его, глубоко сидевшие в орбитах, были полны сдержанной ненависти, а выдающиеся скулы и оттопыренные, как у хищных животных, уши доказывали инстинкт хитрости и истребления.

По-видимому, он не казался изумленным призывом Коркорана и тотчас начал клясться, что всегда относился к Коркорану, как к своему повелителю и законному государю. Он отвечал на прямое обвинение, высказанное ему в глаза Сугривою, клятвами в преданности, которые, конечно, нисколько не убедили Коркорана. Его недоверие усилилось гораздо более, когда Сугрива, тайно овладевший бумагами Лакманы, совершенно внезапно вынул их из кармана и показал Коркорану… Это были полные доказательства составленного заговора, во главе которого стоял Лакмана, и был душою этого заговора. Назначено было убить Коркорана в предстоящее празднование богини Кали.

Брамин стоял пораженный. Все его сношения, вся подготовка были известны. Он был без всякой защиты в руках врага и ждал смерти. Но он совсем не постигал и не имел понятия о великодушии бретонца, сказавшего дрожавшему от страха брамину:

— Я мог бы приказать тебя повесить, но я тебя глубоко презираю и оставляю тебя в живых. Кроме того, как бы ты ни был виновен, ты не имел ни времени, ни возможности совершить преступление. Этого достаточно, чтобы я тебя пощадил. Я даже не причиню тебе ни малейшего зла. Я не отниму у тебя ни дворца твоего, ни твоих рупий, ни твоих пушек, ни твоих рабов. Я тебя не заключу в тюрьму и даже не поставлю тебя в невозможность вредить мне; ты можешь сколько угодно бегать, сговариваться с заговорщиками, кричать, проклинать меня, клеветать на меня и оскорблять меня. Но, если ты осмелишься поднять против меня оружие и будешь пытаться убить меня, тогда тотчас можешь считать себя мертвым. С сегодняшнего дня я даю тебе такого друга, который неотступно будет всегда около тебя и будет предупреждать меня о всех твоих замыслах. Он неподкупен, этот друг, потому что у него воздержанные, скромные привычки, и, за исключением сахара, он ровно ничего не любит из всего, что соблазняет людей. Что касается надежды запугать его, это совершенно невозможно. Его храбрость и преданность выше всего на свете… Поясню в двух словах: друг этот — Луизон.

При этих словах Лакмана, побледнев от ужаса и дрожа всеми членами, едва проговорил:

— Государь Коркоран, сжальтесь надо мною… я…

— Ничего не бойся! — прервал его бретонец. — Если ты будешь мне верен, тогда Луизон будет твоим другом. Но если ты вздумаешь запинаться заговорами, то Луизон, все отлично понимающая, тотчас известит меня об этом, или еще лучше, одним ударом лапы положит конец заговору и заговорщику… Луизон, моя дорогая, докажи Сугриве твою понятливость. Скажи, кто лучший перл в этом подлунном мире?

Луизон легла у ног Ситы, всматриваясь в нее с нежностью.

— Прекрасно. Теперь погляди на этого брамина и скажи мне, такой ли это человек, которому можно довериться?

Тигрица медленно подошла к брамину, тщательно обнюхала его, глядя весьма презрительно, и после того посмотрела на Коркорана такими глазами, выражение которых не могло ввести в заблуждение. Тогда Коркоран, обратившись к Сугриве, сказал:

— Вот видишь ли, Сугрива, она дает мне понять, что слышит запах плута и негодяя и что ее от этого тошнит… Луизон, моя дорогая, вот с этим человеком вам приходится иметь дело; вы за ним будете следить, сопровождать его, наблюдать за ним, а если он изменит, то задушите его.

Сказав это, он приказал брамину выйти из дворца. За ним следом торжественно и с изумительной важностью выступала Луизон. Видно было, что ей поручили заботу об охране государства.

Презрительное великодушие Коркорана нисколько не тронули черствое и жестокое сердце Лакмана. Он продолжал втайне заниматься заговором, но вынужден был отказаться от ранее составленного им проекта попытаться произвести с оружием в руках возмущение в улицах Бхагавапура. Сообщество Луизон, от которого чрезвычайно редко ему удавалось избавляться, мешало ему удобно сноситься с другими заговорщиками, и он даже склонен был, или, вернее, почти склонен был допустить, что, по особому соизволению Брамы, тигрица обладала способностью читать в его сердце и угадывать все его мысли.