Гремучий студень - Стасс Бабицкий

потому что каждый сам себе царь и господин. И потому никому не нужен другой царь и господин.

— Видали философа? Царь ему не нужен, ишь! — полковник резко ударил бомбиста ребром правой ладони по кадыку. — Зачем бомбу готовил? В императора бросить? Отвечай, сучья кровь!

Дионисий закашлялся, страшно выпучив глаза.

Сыщик поморщился.

— Однако, методы у вас, Илья Петрович…

— Да что ему мои плюхи-то? Как слону укус комариный, — пробормотал Порох. — Вон, дылда какой.

Следователь все же смутился и, не желая показать этого, достал папиросы. Затянулся, медленно выпустил дым и повторил вопрос уже гораздо спокойнее:

— Зачем бомбу делал?

— Что вы пристали, с этой бомбой? Не умею я их мастырить. Руки не приспособлены, — Ярило разжал кулак, показывая пальцы-сардельки.

— Заврался… Хватит мудрить! — ополчился на него Порох. — На чердаке у тебя нашли пять мешков с желтым порошком. Саперы сказали, что там взрывчатка и ее хватит, чтоб всю улицу разнести.

— Там же не бомба, — буркнул Дионисий. — Там мелинит[25]. Я его хотел в Петербург свезти.

— С какой целью? — это снова тихо, размеренно, по-деловому.

— Медного всадника грохнуть.

— Шта-а-а? — полковник опять повысил голос. — Это который памятник?

— Ну да, — подтвердил гигант. — Очевидно же!

— Очевидно ему! — следователь замахнулся, но вовремя сдержал себя. — Очевидно… Вы что-нибудь понимаете, Родион Романович?

Мармеладов посмотрел на гиганта с интересом.

— Необычная у вас идея. Хотите развалить государство путем уничтожения всех его символов?

— Ну да. Не людей же взрывать. А если снести все памятники, то люди быстро поймут, что не надо им никаких царей, — он покосился на Пороха, не станет ли бить, но тот лишь молча курил. — Ведь как люди заражаются верноподданичеством? Через памятники как раз. Идут по площади отец с маленьким сыном. Видят Петра, Александра или Николая, не суть. Дитё неразумное спрашивает: «Батюшка, кто это?» Отец говорит: «Царь, который раньше был». Сынок продолжает расспросы: «А сейчас царь есть?» Отец ему: «Как не быть? Есть!» Ребенок в третий раз: «Это что же получается, царь всегда будет?» «Всегда, родной». Всегда! С юных лет приучаем детей кланяться не только живому паразиту на троне, но и медным истуканам.

Полковник скрежетнул зубами и отвернулся, чтобы скрыть гримасу на лице. Мармеладов же, наоборот, подошел поближе и сел напротив арестованного.

— Каков же, по-вашему, правильный путь? Чему станете учить своих детей?

— А вы понятливый, — обрадовался Дионисий. — Только детей можно спасти. Тех, кто в прошлом годе народился и еще не успел заразиться всем этим подобострастием. Им нужно растолковать, что власть — это срам, а деньги — зло. Что государство — завсегда враг. Те, что в коронах сидят, не думают о благе людей. О своем лишь благе пекутся. Если прогнать царя да прилипал дворцовых, то люди сами жить будут. Каждый своим умом. Без армии, без полиции. Без денег. И без памятников!

— Ох, загнул! — не выдержал Порох, взорвался. — А если без армии, то кто ж тебя защитит? Полезет вражья орда. Наполеон какой. Их много, а ты один. Подстрелят, как зайца.

— Надо и в Европе все государства отменить, — терпеливо объяснил Дионисий. — Воюют же не люди, а государи, которым хочется больше денег или больше власти. Людям война не нужна. Кому охота кровь проливать?

— Люди, может быть, и не станут воевать. Но останутся жадные мерзавцы, бандиты… Нагрянут они к тебе, чтобы отнять кубышку с червонцами. Как без полиции справишься?

— Он деньги отменит, Илья Петрович. Не будет никаких червонцев-то, — заметил Мармеладов.

— Да как же, без червонцев? А где деньги на борьбу брать? — полковник закурил новую папиросу, выдыхая тонкую струйку дыма в лицо арестованного. — Вот твои соратники, бомбисты, третьего дня ограбили сберкассу. Значит не все, кто ратует за свободу, готовы жить без денег.

— Какие они мне соратники? — насупился Ярило, то ли от возмущения, то ли от раздражающего дыма.

— А такие! — припечатал Порох. — Вы с Бойчуком пойдете по политической статье. На Акатуйский рудник[26].

— Не знаю я никакого Бойчука. Неужели вы не понимаете? Я глубоко презираю либералов и социалистов, славянофилов и западников, первый интернационал и последний крестовый поход. Эти идиоты спорят, что лучше: империя или республика, Россия или Европа, Романовы или Гогенцоллерны. Зачем спорить — сажа или копоть? Всё же черным черно! Нужно разрушить саму идею государства и жить свободно.

— Балда ты. Вымахал под потолок, а в голове звон один, — следователь вдавил окурок в стену. — Допустим на минуту, — только на минуту! — что ты взорвал все памятники. Люди прозрели, государей сбросили. Дальше-то что затеешь?

— Уеду в Плёс и сяду на пригорке стихи сочинять. Я раньше много сочинял. Хотите про мотылька послушать?

Он расправил плечи и пробасил:

— Три проклятья — вот и вся моя жизнь…

— Достаточно! — взревел Порох. — Уведите.

— А я бы дослушал, — в Мармеладове заговорил литературный критик. — В кои-то веки оригинальное начало.

— На колу мочало! — отрезал полковник. — Угодно слушать его бредни, так могу посадить вас в одну камеру. Не верю я, что этот кудлатый черт с Бойчуком связан.

— Человек, презирающий слово «народ» вряд ли сойдется с народовольцами.

— Пусть пока посидит в холодной. Вернемся еще к его идеям. Отказаться от денег, — Порох бегло прочитал последнюю страницу протокола, размашисто расписался и жестом отослал писаря. — Глупая фантазия! Чтобы народ на революцию поднять, надо что-то пообещать. Землю на всех поделить. Деньги забрать у богатых и отдать беднякам. Выгнать императора из Зимнего дворца, а там организовать… Не знаю… Музей или галерею, чтоб любая фабричная девка могла пойти картинами полюбоваться… Бред, конечно. Но людям нужно посулить награду, иначе они на смерть не пойдут. Даже ради самой прекрасной идеи. А этот что? Скажет: «Идите вперед, с голой грудью, на штыки и сабли, а когда мы победим, так сразу отменим деньги?» Сколько единомышленников у него останется после таких заявлений?