Славянский «базар» - Сергей Зверев

«Симферопольское шоссе».

Он съехал на обочину, уже трезвым взглядом осмотрел одежду. Пятен крови на ней хватало. Запекшаяся, она казалась почти черной в неверном свете потолочного плафона. Послышался гул приближающейся машины, Малышев погасил свет, сделал это чисто машинально, боясь, что его смогут рассмотреть на ходу. Огромная фура пронеслась мимо, и джип даже качнуло плотным потоком воздуха.

«В Москву таким мне заявляться нельзя, – восприятие реальности становилось адекватным. – За город. Сейчас можно только туда».

Знакомая дорога. Последний раз ездил он тут на прошлой неделе. Но показалось, он не был здесь несколько лет. Уже третий год он строил коттедж, то времени заниматься стройкой не было, то денег. Стояла коробка здания с одной более-менее обставленной комнатой. Ворота, он точно помнил, закрыл в прошлый раз изнутри на замок, а сам выбрался через дырку с обратной стороны участка. Но, выбравшись из автомобиля, Малышев увидел, что створки ворот приоткрыты. Участок казался вымершим, Иван повернул выключатель на столбе. Одинокий фонарь осветил узкий гравийный подъезд и высокий забор – с него и началось не оконченное до сих пор строительство.

Дом Малышева примыкал к лесу. Он загнал машину в гараж, плотно закрыл гулкую железную дверь и тут же разделся. Как был, в трусах, поднялся в дом. Шел, опираясь на лопату, ворох одежды прижимал к груди. Идти к единственно обставленной комнате пришлось по холодным бетонным плитам, засыпанным щебнем. В прошлый раз, покидая дом, он оставил в камине сложенные домиком дрова, чтобы быстрее разжечь огонь, согреться. Тогда было холодно и шел дождь. Скомканная газета, щепки, сухие сосновые иголки, а над ними лохматились берестой березовые поленья. Синеватое пламя бензиновой зажигалки уцепилось за прошлогоднюю газету. Белесый дым вначале пополз в комнату, но потом дрогнул и ровной струйкой потянулся в дымоход.

Гудело охватившее сухие дрова пламя. Иван бросил в огонь одежду, на какое-то время стало темно, но языки пробились сквозь материю, пожирая ее. Пришел черед лопаты. Откуда только сила взялась в руках – Малышев легко сломал черенок о колено. Только после этого Малышев оделся в то, что нашлось в доме.

И через полчаса, и через час Иван сидел перед угасающим камином и неподвижным взглядом следил за тем, как гаснет, чернеет лежащее на углях, дышащее жаром, обжигающее лезвие простой огородной лопаты.

Если бы железо могло сгореть в огне камина! Малышеву стало бы легче. Однако есть неуничтожимые вещи. У каждого в жизни появляется хотя бы один предмет, от которого хочется избавиться, но выбросить его – не лучший выход. Всегда будешь помнить, что где-то лежит немой свидетель твоего падения. Придет время, и он скажет свое беззвучное слово.

Бунин искал Карла, но тот словно сквозь землю провалился. Такое случалось и раньше – телефон не отвечает, квартира пуста. Мало ли дел у смотрящего одного из центральных районов Москвы? Законный никогда не посвящал Николая в подробности собственных дел, говорил лишь о том, что касалось Бунина, и не больше того.

Уже несколько дней «слепой» музыкант не появлялся в переходе. Утром, отчаявшись найти законного, Бунин вышел из дома. Постукивая дюралевой палочкой, спустился в переход. Девушка из цветочного киоска, в котором музыкант оставил клавиши, вышла ему навстречу.

– Я уж думала, с тобой что-то плохое случилось, – сказала она, игриво покусывая прядь волос.

– Мои клавиши еще живы?

– Я их спрятала под прилавок, – девушка повела музыканта в магазинчик, под прилавком, рядом с большим пластиковым мешком, стояли клавиши. – Каждый день смотрю на них и тебя вспоминаю.

– Зачем?

Торговка цветами слегка покраснела:

– Не знаю. Вспоминаю, и все тут…

– Не надо. Ты хорошая девушка, помогаешь мне, но…

– Почему ты отталкиваешь меня? – напрямую спросила девушка. – Я некрасивая? Или я не в твоем вкусе? Я же не хочу много, мне достаточно было бы изредка встречаться с тобой.

– Мы и так встречаемся не часто, – улыбнулся Бунин.

– Ты издеваешься, а я этого не заслужила.

Николай вытянул руку:

– Дай свою.

– Держи, – пальцы девушки крепко сжали ладонь музыканта.

Бунин привлек ее к себе и коротко поцеловал:

– Извини, если неправильно понял тебя. Ты хорошая, но я не думаю о тебе, когда мы далеко. Что я могу с собой поделать?

– Спасибо за откровенность.

Николай покинул подземный киоск, пропахший перестоявшими цветами. Он выбрался к простенку, в котором обычно играл, и принялся раскладывать клавиши. Бунина знали в переходе все, кому приходилось тут работать. Художник, рисовавший портреты, воскликнул:

– Здорово, где это ты пропадал?

– Есть места и получше, чем это, – отвечал Николай, привинчивая ножки к инструменту.

– Лучшие места, где нам хорошо. Мне тут отлично работается. И тебе тоже.

– Хорошо зарабатывается, а не работается, – уточнил Николай.

– Это одно и то же.

– Не скажи.

Тем временем Бунин уже включил инструмент, взял на пробу несколько аккордов. Звук гулким эхом разнесся в полупустом переходе. Здешняя акустика нравилась Николаю – будто в пещере играешь. Для концертного зала недопустимо, отраженные звуки мешают, но к людям, спешащим по делам, нужен совсем другой подход, чем к тем, кто пришел слушать специально.

Николай заиграл, а затем и запел, его сильный голос легко перекрывал звучание инструмента, заполнил собой весь подземный переход. И тут же смолкли разговоры, многие повернули головы к музыканту.

Вскоре возле Николая образовалось плотное кольцо из слушателей. Он еще не успел закончить мелодию, как уже зашуршали в руках банкноты, появилась мелочь и посыпались, зазвенели в футляре от клавиш деньги.

После обеда среди слушателей Николай заприметил Карла, тот появился, как партизан у железной дороги, неожиданно, просто возник между толстым сентиментальным стариком со слезящимися глазами и модно одетой сорокалетней женщиной с досмотренным ухоженным лицом. У старика карманнику брать было нечего, все его деньги лежали в нагрудном кармашке летней рубахи. С женщиной стоило повозиться. Карл скосил глаза на ее добротную сумочку из тонкой, хорошо выделанной кожи и, приподняв руку, подал Бунину знак. Николай решил рискнуть, ему показалось, что женщина – любительница жестоких романсов. Когда человек слушает любимую мелодию, с ним можно делать все, что угодно.

Его пальцы зависли над клавишами, пробежались по ним, и немного хрипло Николай запел:

– «Не говорите мне о нем…»

«Угадал текст, в унисон с ее душевным настроением попал, – радостно подумал он, заметив, как увлажнились глаза женщины, – наверняка в ее жизни была несчастливая любовь, о которой она помнит до сих пор. Поматросил ее какой-нибудь хмырь и бросил. Бросил так быстро, что она даже не успела разочароваться в нем», – и Бунин нажимал на интонации усталой страсти и разочарования.