Тени прошлого - Джулиан Феллоуз

По вполне понятным причинам после португальских каникул я редко виделся с Дагмар, а когда не пришел к ней на свадьбу, мы совсем потеряли друг друга из виду. Мне не нравился Уильям, а он считал меня никчемным, так что приятельству вырасти было не на чем. Надо отдать ему должное, он действительно многого добился, больше, чем я предполагал. В конце концов он стал президентом какого-то инвестиционного фонда и получил как миллионы, так и рыцарское достоинство из рук Джона Мейджора. Когда я читал об Уильяме в газетах или мельком видел его на приемах, мне было любопытно, что он превратился в достаточно убедительную копию того образа, к которому так стремился все эти годы, с костюмами от прославленных кутюрье, работающих в Берлингтон-Аркейд, и со всеми причитающимися предубеждениями, которые он не стеснялся изрекать. Кто-то сказал мне, что теперь он охотится и даже стал неплохим стрелком, отчего я почувствовал укол ревности. Меня всегда удивляет, как обладатели солидных денег продолжают слепо копировать привычки и хобби прежних высших классов, если могли бы позволить себе жить по-своему. Это не так широко было распространено в семидесятые, но когда на трон взошла миссис Тэтчер, во многих сердцах вновь застучала тяга к аристократизму. Вскоре каждый трейдер из Сити сменил красные подтяжки на костюм от Барбура и начал охотиться и рыбачить, как дворянин из Центральной Европы, а клубы в Сент-Джеймсе, страдавшие от недостатка обращений, с удовольствием восстановили листы ожидания и вновь ужесточили критерии приема.

Во всех этих тенденциях социологи упустили один интересный момент: начиная с восьмидесятых и дальше, повседневный костюм верха среднего класса и высшего класса, согласно давней установившейся иерархии, снова стал отличаться от одежды нижних классов, что можно рассматривать как явное возвращение к некогда принятому порядку. Уникальное явление шестидесятых состояло в том, что все мы одевались по новой, экзотической моде, совершенно независимо от нашего происхождения. Пожалуй, это единственный период за последнюю тысячу лет, когда подавляющее большинство молодежи нации носило различные версии одного и того же костюма. Жаль только, что выбирать в качестве объединяющего символа нам приходилось ужасные джинсы с заниженной талией, галстук-селедку, бархатные костюмы, кожаные куртки и тому подобные имевшиеся в нашем распоряжении страсти. Как ни отвратительна мода, никто не остается от нее в стороне. Юбки у королевы взлетели выше колена, а на инаугурации принца Уэльского в замке Карнарвон лорд Сноудон появился в костюме, напоминавшем униформу пилота польских авиалиний. Но к восьмидесятым аристократы устали от этого неуместного маскарада. Они снова захотели выглядеть сами собой, и сначала Хаккет, а за ним Оливер Браун[35] и все те, кто распознал эти скрытые чаяния и решил потакать им, пришли в общедоступные магазины. Эксклюзивные костюмы вдруг снова стали отличаться от остальных материалом и покроем, а загородные костюмы, твид, репс и прочая старая добрая униформа опять вышла на свет из пыльных шкафов, куда была сослана в пятидесятые. Аристократы стали отличаться по внешнему виду, стали племенем, узнаваемым по боевой раскраске, и были тому счастливы.

Но тем из нас, кто был свидетелем конца всему – как тогда казалось, – сперва пришлось одолеть семидесятые, прежде чем жизнь начала налаживаться. Многое из того, что уже шаталось, рухнуло, наступали темные дни. Странно сейчас об этом писать, когда все уже изменилось, но тогда коммунизм казался нам пришедшим навечно. Большинство из нас даже втайне считали, что рано или поздно коммунизм станет мировым правопорядком, и мы бросились предаваться наслаждениям, не рассчитывая на долгое существование нашего образа жизни. Этакие танцы под оркестр на все больше и больше кренящейся палубе «Титаника». К тому времени уже отошли в прошлое шестидесятые, манившие свободной любовью и носившие цветы в волосах, но в итоге не эти милые черты составили наследие той мятущейся эпохи. От нее остались не всеобщий мир и бутоны роз, а распад общества. Некоторые люди, утратившие свое значение в те суровые годы, никогда его уже не вернули.

Так что меня не слишком удивило, когда я, набрав телефон Дагмар и попросив к телефону принцессу, услышал, что леди Холман в гостиной. Я заранее подготовил, что мне сказать. Поводом для моего звонка был благотворительный бал в пользу восточноевропейских беженцев, который мне было предложено провести. За несколько лет до этого я написал пользовавшийся скромным успехом роман, где действие по большей части происходило в послевоенной Румынии. Мне пришлось изучать тему, и я весьма заинтересовался событиями в тех неспокойных краях. Наконец в трубке раздался голос.

– Алло? – ответила она. – Это правда ты?

Она была прежней Дагмар, только голос звучал еще более кротко. Я рассказал о своем деле.

– От меня хотят идей для работы оргкомитета, и я сразу подумал о тебе.

– Почему?

– Мне показалось, балканская принцесса будет смотреться там вполне уместно. Пока что у меня только два актера мыльной оперы, ведущий кулинарной телепрограммы, про которого никто не слышал, да несколько вдов с площади Онслоу-Гарденс[36].

Дагмар замялась:

– Сейчас я уже и не называю себя этим именем. – В голосе сквозила печаль, но был ли то мимолетный прилив ностальгии или сетования по поводу ее нынешнего существования, понять трудно.

– Даже если объявить тебя как леди Холман, все поймут, кто это. – Я произнес общепринятое в подобных обстоятельствах, но, конечно, сам в это не верил.

– Даже не знаю… – Дагмар неловко замолчала.

Я надеялся, что успех Уильяма в Сити подкрепит ее уверенность в себе, но кажется, произошло обратное.

– Давай это обсудим. На следующей неделе я буду проезжать совсем рядом с тобой. Можно мне заглянуть?

– Когда?

И снова, как и с Люси Далтон, я почувствовал загнанного зверя, ищущего выход из ловушки, разглядывающего сеть в поисках возможных разрывов. Эти попытки я решительно пресек:

– Все зависит от тебя. У меня есть кое-какие дела в Винчестере, но я спокойно могу их подстроить под твое расписание. Какой день тебе удобнее всего? Как будет здорово снова увидеть тебя после всех этих лет!

Дагмар была в достаточной степени светской дамой и понимала, что ее переиграли.

– Да, конечно здорово! Приезжай пообедать в следующую пятницу.

– Уильям тоже будет?

– Да. Он не любит, когда я принимаю гостей без него.

Эта фраза слетела у нее с губ раньше, чем она успела осознать ее отвратительный, отдающий семейным насилием смысл. Казалось, что слова эти эхом звенят в телефонных проводах. Помолчав, Дагмар попыталась сгладить острые углы:

– Он начинает ревновать, когда понимает, что упустил возможность повидаться с людьми, которых любит. Я знаю, он бы охотно возобновил с тобой знакомство.