Оттепель. Льдинкою растаю на губах - Ирина Муравьева

— Но все-таки лучше, что там тебя не было.

Ни есть, ни пить не хотелось. Он не притронулся даже к только что сваренному Гошей кофе и подумал, что можно сказаться больным и уйти. Но кто тогда будет снимать? Опять, что ли, Люся? Она наснимает! Марьяна должна позвонить ему вечером. Ведь он ей сказал: «Звони, буду ждать». Какая любовь теперь! Не до любви.

Счастливый от того, что Марьяну утвердили на роль Маруси, Мячин решил тут же убить и еще одного зайца. А именно — протолкнуть Санчу в качестве главного художника по костюмам. Он начал было опять расписывать Кривицкому, какой замечательный Санча художник, но Федор Андреич, уже сидящий в служебной машине для того, чтобы ехать обратно на дачу, строго-настрого запретил даже мечтать о том, чтобы заменить Ольгу Филипповну на никому не известного закройщика Пичугина.

— И думать не смей! — сказал Федор Андреич, жуя свежий бублик. — Не нужен мне здесь Сен-Лоран, понимаешь!

Мячин же, почти на сто процентов уверенный, что, сколько ни заплати Сен-Лорану, он все равно не станет проектировать костюмы к новому фильму Федора Андреича «Девушка и бригадир», уперся как бык. Просунул вихрастую голову в открытое окно машины и не давал Федору Андреичу уехать.

— Вы разницу видите? Видите разницу?

— Я разницу вижу. А думать не смей.

И все. Съел свой бублик и отбыл.

Мячин налетел в «стекляшке» на Люсю Полынину и сбивчиво поведал ей о том, что костюмы будут полным говном — опять эти косоворотки и бантики, — а лучший художник, прекрасный художник, которого он, Мячин, рекомендует, уже получил от ворот поворот. Люся Полынина выслушала не только с сочувствием, но даже с какой-то излишней горячностью.

— Да что ты! Да как это так! Разве можно! Такого художника ведь предлагаешь! А он ни в какую?

— А он ни в какую!

— Он Ольгу боится, — и Люся немного понизила голос. — И правильно делает. Но, знаешь, Егор, я тебе помогу. Тут есть один ход…

Но какой, не сказала и быстро ушла в своей серой ковбоечке.

Женщиной она была энергичной, свободного времени — хоть отбавляй. Никто ее, Люсю, ни дома не ждал, ни в парке на лавочке, ни у театра. Поэтому она села на электричку и в восемь вечера оказалась на даче Кривицких. На террасе горел оранжевый торшер, вокруг которого вились чернокрылые бабочки. Надя была в кухне, учила домработницу, как варить сгущенку.

— Следи, чтобы не взорвалось, — объясняла Надя. — Ты вот положила в кастрюлю баночку, зажгла огонь, а через час проверь. Как только банка вспучится, сразу выключай, а то взорвется.

Она внимательно посмотрела на банку в кипящей воде и улыбнулась всеми своими ямочками.

— А завтра я торт испеку со сгущенкой.

Люся, прослушавшая весь разговор на пороге, негромко покашляла в кулак.

— Ой, мамочки! Люся! — и Надя всплеснула руками. — Стоит и молчит! А я и не слышу? Вот радость! Приехала! Пойдем, я тебя накормлю!

— Надька, — Люся горько закусила губу. — Мне, кроме тебя, поделиться ведь не с кем…

Глаза Нади, ставшие ярко-синими после рождения дочери, вспыхнули, как прожекторы.

— Рассказывай, Люся! Влюбилась?

— Влюбилась. Башку потеряла!

— А он?

— Да что он? Мы с ним расстаемся. Все едут в деревню снимать, а его… Его не берут. Твой его не берет.

— А он — кто? Артист?

— По костюмам художник. Талантливый — жуть!

— Это как «не берет»?

— Ну, мы же работаем с Ольгой Филипповной! Ты знаешь ее, эту серую крысу…

— А ты меня знаешь! — ответила Надя.

Вскочила и косу свою перебросила на мощную спину. Ушла. Стало тихо. Потом где-то что-то как будто разбилось, и голос Кривицкого басом просил его извинить. А вскоре Кривицкий в красивой пижаме вошел на террасу и так изумился, увидев здесь Люсю, что та чуть не прыснула: хороший артист, а ведь переиграл!

— Понравился мне этот парень, Пичугин… — сказал режиссер, словно припоминая. — Возьмем-ка его костюмером. Что скажешь?

— По-моему, парень талантливый, Федя, — ответила Люся Полынина.

Утро, как это часто бывает в таких местах, как «Мосфильм», где собирается сразу слишком много творческих людей, началось со скандала. Кривицкий привел в костюмерную к Ольге Филипповне, женщине немолодой, одетой строго, как будто она была не художником, а народным депутатом, Александра Пичугина. Ольга Филипповна окинула закройщика в клетчатом шарфике поверх черной майки и белых зауженных брюках скептическим взглядом и сказала, что нужно срочно пойти в гладильную и выгладить четыре платья. Пичугин покорно пошел. Ольга Филипповна заметила, что под мышкой у него большая папка, и удивилась про себя. Однако смолчала. Ну, папка и папка. Через полчаса она лично зашла в гладильную проверить, что происходит с доверенными новичку платьями, и ахнула в голос. Пичугин показывал молодому артисту Руслану, только что утвержденному на роль Васи-гармониста, эскизы костюмов к фильму «Девушка и бригадир». Смотрели, голубчики, так увлеченно, что даже не сразу ее и заметили. Ольга Филипповна, перегнувшись через их дружелюбно сдвинутые одна к другой головы, коршуном выхватила из проклятой папки один из эскизов и полетела в кабинет к режиссеру.

— А вот полюбуйся-ка, Федор Андреич! — кричала она так, что стены дрожали. — Ты это вот видел? Вот эти эскизики? Которые мне на мою же картину принес твой закройщик! Ведь ты же сказал мне, что это — закройщик! Штаны подшивать! Теперь полюбуйся, какой он закройщик!

И прямо под нос Кривицкому подсунула костюм Васи-гармониста.

— Ведь это же что? Голливуд! Полюбуйся! Такие и «Голос Америки» слушают!

— Ну, Ольга Филипповна, Оля… Послушай… — Кривицкий схватил ее за руку. — Оля! Ну, что так кричать? Можно договориться…

— С кем договориться? Вот с этим стилягой? О чем ты хотел бы с ним договориться? С врагом нашей власти, с приспешником Запада?

— Ну, хватит вам, Ольга Филипповна! Хватит! — Кривицкий весь побагровел. — Эскизы я видел. Вчера! Неплохие!

— Что-о-о? Федор Андреич? Ты видел эскизы? Ты был, значит, в курсе… Ну, вы у меня запоете! Все хором!

Разгневанная Ольга Филипповна вылетела из кабинета главного режиссера и вихрем, вернее сказать, ураганом вернулась к себе, с треском хлопнула дверью. Через два часа Кривицкому позвонил директор «Мосфильма». Мячин, с которым Федор Андреич обсуждал подробности будущих съемок на природе, весь вспыхнул и разволновался.

— Это он, наверное, по поводу Маруси! Скажите ему, что Марусю нашли! Скажите, что лучше ее не бывает!

Кривицкий нахмурился, галстук поправил. Пошел.

— Семен Васильич, — начал он прямо с порога, — актрису нашли. Так что не беспокойтесь.