Тайна Тихого океана - Игорь Чубаха

— Откуда вы знаете русский язык? — осторожно спросил генерал, искоса изучая обратившегося: блеклые опухшие губы, под которыми прятались, ясный пень, искусственные зубы с клещеобразным прикусом, круглые, опадающие назад уши…

— О, это было так давно… Сорок четвертый… „Язык врага надо знать“, — так нас учили. Как вы могли догадаться, я немец. Надеюсь, вы не будете выставлять мне счет за прошлое. Ведь ваша страна и так победила.

Только руки и шея позволяли себе какие-то движения; последняя — поднять голову, дать подбородку повернуться направо, откинуть голову. Остальное тело бессильно заполняло инвалидное кресло, словно выброшенная на берег Черного моря медуза. Впрочем, Черное море осталось там, где Родина. Здесь на берег медуз выбрасывают другие, океанские волны.

И даже инвалидные коляски здесь были не такие. Тело старика покоилось в кресле, стилизованном под легковую машину времен Второй мировой. Та же смесь черного лака и блестящего хрома. Те же пухлые колеса с характерными спицами, тот же плавный изгиб линий в крыльях. Если б штандартенфюрер Штирлиц был парализован, он в фильме ездил бы на чем-нибудь подобном.

— Фашист, значит. — Генерал пригубил водку. И с облегчением отметил, что руки перестали дрожать окончательно. — Хотите водки, фашист?

— Спасибо, но мне врачи запрещают пить. Совсем. Только молоко. И минеральную воду. Годы, видите ли, проклятые годы… А вы еще молоды. Я, с вашего позволения, не фашист. Фашизм был в Италии, а у нас — национал-социализм. Если обязательны ярлыки. Но все это быльем поросло. И не ради старых обид между нашими государствами я начал эту беседу.

— А тогда зачем вы начали эту беседу? — Генерал брезгливо посмотрел на бутылку в руке. Бутылка успела нагреться. Теплая водка из горла в жару — что может быть омерзительнее? И сделал следующий глоток. И только после этого глотка на лице девушки, стоящей на страже мирных развлечений инвалида за спиной кресла, мелькнуло нечто похожее на выражение. Выражение неодобрения. Не нравились белокурой сиделке потрепанные мужчины, пьющие водку в жару.

— Я спросил, не хотите ли вы покормить карпов. Это такое наслаждение — наблюдать, как холодная, скользкая рыба поднимается из глубин и доверчиво выворачивает губы навстречу корму. Попробуйте… Посмотрите, разве не символично: у меня — хлеб, у вас — вино, а у пруда — рыба. Совсем как в Библии.

— У вас не хлеб, а булка. А у меня не вино, а водка.

Генерал смотрел, не отреагирует ли как-нибудь на его слова хладнокровная белокурая девица-сторож. Пусть хоть моргнет. Но нет, на ее лице снова воцарилось полное безразличие. Настолько полное, что не нахмурься она две секунды назад, Евахнов вполне мог ее и не заметить. Словно эта явно не местная и явно немка мыслями находится от здешнего парка и пруда далеко-далеко. Словно у нее завтра вступительные экзамены в ВУЗ и она маниакально в голове перетасовывает химические и математические формулы, латинские названия ископаемых животных и знаменательные исторические даты.

— Экие вы, русские, любители поспорить. Кстати, вам не говорили, что вы похожи на Молотова? А насчет вина, так будет вам известно, что в старину водку называли белым вином. Не правда ли, забавно, что я знаю ваш язык лучше вас?

Генерал постоял, глядя, как рыбы ходят у самой поверхности. И подумал, что он действительно зря взъелся на немца-инвалида.

— Наверное, я сейчас немного не в духе для беседы, — признался Евахнов.

— Возьмите эту, как вы выразились, булку и покормите карпов. — Инвалид подкатил поближе и почти силой вручил надломленный хлеб. — А я поеду прогуливаться дальше. Чтоб вас не смущать. И вот еще что. Если в этом городе вам вдруг некуда будет пойти… — Инвалид вручил визитку, с большим достоинством поклонился и покатил прочь по гравиевой дорожке.

Судя по часам, солнце уже встало.

Судя по погоде, солнце вообще не встанет, и завтра не наступит никогда.

Курт Йоханнсон стоял на выходе из пещеры, дрожал и пытался разглядеть хоть что-нибудь снаружи.

Но дальше собственного обмороженного носа ничего не было видно.

Мир за пределами стылой пещеры исчез, утопленный в мокрой, густой и похожей на брунрик[29]субстанции. Она имела плотность ваты и струился вертикально снизу вверх. Она пробирала до позвоночника. Она напитала одежду и превратила непромокаемую куртку „Сосоn“ в губку. Она была непроглядно, одинаково серой — лишь светлое размытое пятно вверху, да темные треугольники горных пиков, проглядывающие сквозь этот туман, нашептывали, что мир никуда не делся, а солнце таки заступило на трудовую вахту.

Но что-то происходило в этом тумане — что-то такое, что заставляло сердце потомка викингов сжиматься от первобытного ужаса. Йоханнсон обернулся к товарищу. Кнут Юргенсон дрожал рядом, погрузив хмурый взгляд в густой кисель и завязнув в нем, как ложка. Странного обитателя пещеры рядом не было. Исчез. Когда — непонятно. Подонок.

Йоханнсон еще раз посмотрел на часы. Без четверти семь. Скорее всего, утра. Если только человек в меховой безрукавке не подсыпал в кукри какую-нибудь дрянь… Ингрид уже проснулась и жарит бекон на кухне в своей квартирке на Гамластане,[30]крошечной — но с видом на Королевский дворец… Юргенсон помотал головой.

Шведские разведчики проснулись час назад от холода. Буря угомонилась, и теперь умаявшиеся за ночь горы сонно дремали, окутанные туманом.

И в этом тумане бродили смутные тени, — шевелились, бормотали невнятно, всхрапывали недовольно, очень часто что-то выкрикивали неразборчиво, как на рыборазделочном заводе в шхерах, и звенели чем-то зловещие.

Йети, понял Йоханнсон. И жаркая волна прокатилась по его позвоночнику, разгоняя стужу. Это йети. Кнут был прав. Горные егеря в ловушке. А все оружие осталось в рюкзаках, покоящихся на дне ранклюфта. В кармане у Йоханнсона только „Service Six“ — детская хлопушка для снежных демонов, а сверхсекретное оружие Кнута против снежных людей вообще бесполезно… Курт машинально похлопал обмороженной рукой по карману. И горячий поток вторично обдал кипятком его позвоночник. Карман был пуст.

„Service Six“ — недурной револьвер для непрофессионала — на „Горбушке“ баксов за семьсот спихнуть можно. Но то на „Горбушке“, да и людей нужных треба знать, а на высоте пять тысяч метров при минус тридцати в условиях зыбкой видимости Кучин аж взопрел и охрип, толкая ствол. Уже и туман поредел, и стали различимы смурные лица шерпов-торгашей и шерпов-покупателей, стали видны острые, похожие на показания осциллографа вершины гор на горизонте, а чертов револьвер, позаимствованный у шведских боевых альпинистов, пока все так же лежал на снегу перед старшиной — не хуже и не лучше прочего товара, выставленного в этот воскресный день на высокогорной непальской ярмарке. Да уж, зарабатывать тысячи на Нью-Йоркской бирже через Интернет было не в пример легче.