Последний тигр. Обитель Святого Ястина - Татьяна Белова

Для сбора зал решили сменить, в драконьем сильно кровью смердело. Гван, его гтарцы, да и Сырой со своей последней водяной бригадой сошлись что на Воронке лучше будет. Банный зал всегда был общим место. Никто не спорил, даже здоровяк, что звался Огарком, он для виду со своими посовещался, да по другим цехам гонцов отправил. Уж если говорить по делу, то всем вместе.

Орис отошёл в тень осознанно и со всем соглашался, он тут без году неделя и разумно решил, что от переговоров будет больше толку, если на авторитет Гвана поставить. Пока Молот его все время выручал, нет причины думать, что в этот раз случится иначе. Тем более что Молот за него прилюдно поручился, принял в семью, а в семье иерархия существует. Вспомнив про иерархию, Орис поискал глазами Кастора. Очень ему хотелось с суром с глазу на глаз поговорить, но звездолобые белого от всех отгородили. Встали вокруг непроходимым лесом. Приволокли с барахолки гору вещей, чтобы его сиятельство подобрал себе достойное одеяние, а от всех любопытных молитвенниками отмахивались.

К удивлению Ориса Кастор оставался невозмутим, он ни разу даже глаза не закатил, но выглядел плохо. Был бледен, синяки под глазами налились синей тяжестью, а ещё он за рёбра то и дело хватался. На Ориса он иногда поглядывал, но молчал. Звездолобых не гнал, уединения не требовал. Снизошло на него терпение как на истинного святого и пугало это Ориса до ледяных кишок, потому как было в этом что-то неправильное, неестественное. Орис глядел на сура и все больше тревожился.

Собирались долго, но собрались.

Старшой, державший в Драконьем зале оборону прошлой ночью, несколько часов как умер, вместо него во главе Воротных встал Долгий и его правая рука — Попрыгунчик. Здоровяк Огарок, собрал вокруг свою бригаду, в основном за него стояли добытчики из Драконьего, да парочка колодезных, кто от Сырого откатился. Отдельной компанией собрались агнии, они ничего не понимали, потому держались за ювелиров. Из грузового пришли четверо, во главе был Бак-Бак, ростом с Гвана, но тощий, кличку он свою получил из-за поросли, которая из ушей торчала. Выделились и звездоголовые, стояли обособленно, головы опустив, будто уже начали грех идолопоклонничества замаливать.

Кастор стоял молча, как белая мраморная статуя, но власть Звезды Создателя, которую он держал в руках, ощущалась физически, даже здоровяк Огарок опасался и всё поглядывал в его сторону. Белый он и есть белый, скажет хоть слово и клеймо еретиков им всем на лоб влепят. А вот Сырому в его возрасте было уже все равно, он свои грехи давно совершил, молитвенником отмахаться не выйдет, потому оставался спокоен, стоял с водяными бригадирами, да своими, колодезными, которых было мало и были они сами по себе. В какой-то момент Гван встал рядом с Орисом, а за ним и все гтарцы потянулись, были они как дети, кто выше, кто ниже, человек пятнадцать набралось. Копья они не признавали, а потому держали кто молотки, кто дубины. Справа Ориса подпирал бездарь, который не бездарь, цепкий взгляд его бегал от одного вожака к другому, ища слабые стороны. Орис делал то же самое. Полезно заранее понимать, кто во что упрётся и кого чем можно сдвинуть.

— Суеверных больше, — склонив к Орису голову, тихо сказал Камыш. — Против Звезды не пойдут. Толкач упёртый, но оказавшись в меньшинстве уступит, а вот эти, которые со щекастым, ювелиры, да? Вот эти — головняк. Считают себя выше других, захотят привилегий, им кажется, что их выбрали и наградили, а потому упрутся, не поверят в злой умысел сверху, захотят ждать.

— Согласен, таких переубедит только голод, — сказал Орис. — Но меня больше звездоголовые беспокоят.

— А эти то чего? Они за нашим пойдут хоть в Чертоги, хоть к Хатту на костёр, белое оно к белому.

— Это то меня и пугает, ты когда с Кастором последний раз говорил?

— Да уж не думаешь ли ты, милсдарь грамард, что он против тебя пойдет? С чего это вдруг? Уверен, он еще больше нашего хочет эту конуру пеплом засыпать, но главное живым выбраться.

— В последовательности не уверен, — сказал Орис и в голове его зазвенели колокольчики, он вздрогнул и обернулся на Циклопа, но тот стоял молча, подпирая колонну и помахивая веером над углями в чаше.

В сыром банном зале сегодня было сухо и холодно.

Кто-то стукнул в гонг и все вдруг замолкли.

Первым слово взял Сырой.

— Мокрой вам воды, — сказал он и вышел вперёд. — Все меня знаете, представляться не буду, скажу так — за верой не пойду, за церковью не пойду, за деньгами не пойду, но и здесь не останусь. Считаю свой контракт исполненным, чего и всем вам желаю. С собой зову тех, кто хочет уйти с пустыми карманами, как и пришёл, чтобы ничего то этому месту не задолжать. И впредь, да увидит Ахорн со своего ложа, ноги моей на этой земле не будет.

Сырой развёл руки и вернулся к своим.

После него слово взял Огарок и толкнул свою привычную речь — мы им еще покажем!

Как и думал Орис, толпа начала двигаться, люди перемещаться, шушукаться, спорить.

Предположения Камыша тоже сбылись, ювелиры предложили остаться и договориться, за них встали многие, особенно те, кто не поддержал агрессивную позицию здоровяка Огарка. Орис понимал почему. Здесь люди были при деле, у них цель имелась и смысл, возможно, этот лживый контракт оказался лучшим, что с ними случалось в жизни. А еще они продолжали верить, что всегда смогут уйти, когда контракт закончится.

Достаточно быстро образовалось три основных группы и четвертая, до сих пор не взявшая слово, и когда вновь ударил гонг, все посмотрели на Кастора.

Белый посмотрел на них в ответ и взгляд его остановился на Орисе. Грамард уже знал, что задумал сур, но все еще надеялся, что ошибся.

Кастор достал Звезду и поднял над головой. Звезда вспыхнула и многие прикрыли глаза рукой. Голос Кастора в полной тишине зазвучал громко и уверенно, он давно принял решение, а теперь просто сообщал его всем остальным.

— И призвал Создатель апостолов и сказал, вы — дети мои, вы — рубеж против Тьмы, вам — идти, и только я в конце пути, а потому мой свет — горит. Все мы выбраны для этого часа, и чтобы остановить мы должны остановиться. Как когда-то давно великий Владислав Ружский не побоялся ереси, не побоялся тьмы и ступил на кхамирский берег.