Палач - Сергей Белошников
Шрифт:
Интервал:
— И какие же это будут меры?
Я снова пожал плечами — надеюсь это у меня вышло достаточно естественно и свободно.
— Почему это я должен сообщать вам подробности? Вы ведь не хотите пойти на компромисс… Разве не так?
Она ничего не ответила. Взяла сигарету, зажигалку. Я не сделал даже попытки дать ей прикурить. Она щелкнула своей зажигалкой. Огонек на несколько мгновений высветил ее лицо. Но смотрела она не на пламя, а на меня. Очень пристально и недобро смотрела.
— Ну, скажем так: для вас не секрет, что каждый день в городе происходит масса несчастных случаев. И многие — со смертельным исходом, — ровным голосом сказал я. — Значит, скоро будет на один несчастный случай больше. Око за око, зуб за зуб, раз уж вы не хотите прислушаться к голосу разума. Поймите, нам теперь терять нечего.
Слава Богу, голос мой действительно звучал как надо — спокойно и зловеще. Ведь она ни в коем случае не должна была догадаться, что я блефую. Что все мы блефуем и ни о каком «несчастном случае» и речи не могло идти.
— Несчастный случай, говорите? Со смертельным исходом? А вы — именно вы уверены, что этот несчастный случай произойдет до того, как вы…
Она резко оборвала фразу и замолчала.
А мне вдруг по-настоящему стало страшно. Ведь я был одним из оставшихся номеров после Игоря. После его Жанны.
— Нам теперь нечего терять, — тем не менее упрямо повторил я. — Уже нечего.
— Зачем тогда вы пришли? — вдруг спросила она.
— Как это — зачем? — даже опешил я. — Вы что, до сих пор не поняли, каким…
Она зашипела, вырастая из глубин кресла, словно рассвирипевшая кобра.
— Я вас спрашиваю — зачем вы пришли?
Неожиданно для себя я постыдно быстро вскочил на ноги.
— Сначала вы предлагаете мне деньги, потом угрожаете, обещаете устроить мне несчастный случай, — продолжала тихо шипеть она, — а у вас хоть немножко пошевелились мозги, прежде чем вы решились сюда придти? У вас, в вашей пустой черепной коробке, или у них, у ваших вонючих друзей-ублюдков, мозги пошевелились?..
Она мелкими танцующими шажками придвигалась ко мне, поднимая, — видимо, сама не осознавая, что делает, — поднимая растопыренные пальцы с острыми ногтями к моему лицу. Я попятился в спасительный простор прихожей.
— Вы хоть подумали, с чем вы ко мне идете? Вы хоть понимаете, что произошло тогда там, на даче? — постепенно повышала она голос, не отступая от меня ни на шаг. — Вы хоть понимаете, кто вы? Кто — вы?! А?!
Я, пятясь, словно рак, пересек прихожую и уперся спиной во входную дверь. Дальше пятиться было некуда, разве что только улепетнуть за дверь. Но я не улепетнул. Да и неловко мне было дальше отступать, — ведь она была всего-навсего женщина. Слабая, несчастная женщина.
— Вы понимаете, что вы — свиньи? — вдруг завопила она. — Вонючие трусливые свиньи, вот вы кто! Гниды ползучие, ишь, обосрались!.. Мириться прибежали? Да я знаете что с вами… Да я вас!..
У нее не хватило слов, она захлебнулась злобным отвращением. И тогда я, не выдержав этой чудовищной, осязаемо толкающей меня в грудь ненависти, этого женского неистовства, тоже заорал прямо ей в лицо:
— А ты видела дочку Игоря, сволочь?! Ты видела, что с ней сделали твои уроды? Детей-то зачем?! Ты что думаешь — ты лучше нас? Да ты такая же! Точно такая же сволочь и гнида! Только к тому же еще и оттраханная тремя мужиками сразу!..
Я резко оттолкнул ее от себя и повернулся к двери, нащупывая собачку замка.
До меня не сразу дошел смысл того, что он на одном дыхании выплюнул мне прямо в лицо. А когда дошел, то на меня нахлынула какая-то мутная, первобытная волна невероятной злобы. Я кинулась в комнату, схватила со стола то, что первое попалась под руку и рванулась назад, в прихожую, где он неумело возился с дверным замком. Кажется, я стонала. Не помню.
И, выбежав в прихожую, я с размаха всадила бронзовый нож для разрезания бумаг прямо ему под правую лопатку. Мелькнуло мимолетное удивление: нож вошел легко, с едва слышным противным сухим хрустом.
От моего удара его бросило вперед и он звонко стукнулся лбом о дверную филенку. А выдернувшийся по инерции нож остался у меня в руке. Он отпустил замок. Из небольшой дырки в куртке несильно выплеснулась и потекла по черной хромированной коже куртки кровь. Она была ослепительно алой и блестящей. Она была настоящей.
А потом он повернулся ко мне — медленно, медленно — и так же медленно, ко мне лицом, пополз вниз по двери. Не отрывая от меня взгляда, он очутился на полу и тихо сказал, почему-то грустно улыбнувшись:
— Эх ты, дурочка… Боже мой, какая же ты дурочка…
И закрыл глаза, и голова его бессильно свесилась на грудь. Он не шевелился.
На двери, там, где он проехался спиной, на блестящей белой масляной краске осталась размазанная красная полоса. Словно кто-то только что начал перекрашивать дверь, попробовал-попробовал колер, да и бросил это никчемное занятие.
Я попятилась; кажется, я что-то пыталась произнести. Губы у меня онемели и во рту стало сухо и горячо. Звонко брякнул о паркетины пола выпавший у меня из руки нож.
— Господи, о, Господи, — шептала я, отступая. — Что же я наделала?..
Я зачем-то побежала на цыпочках на кухню, заметалась по ней, роняя табуретки, вернулась назад во внушающую мне — теперь — ужас прихожую. Я осторожно присела на корточки перед ним и пальцем осторожно тронула его за плечо:
— Эй… Эй, вы живы?..
Он приоткрыл глаза, с трудом приподнял голову. Он смотрел на меня мутным пустым взглядом, почти не узнавая. Пошевелился, попытался левой рукой залезть назад, за спину; видно, хотел дотянуться до того места, куда вошел нож. Скривился от боли и прошептал:
— Помоги…
Я подхватила под руки его тяжелое, непослушное тело, приподняла, поволокла из прихожей в кабинет. Он пытался помогать мне, слабо отталкиваясь от пола ногами. Он ворочался, как пьяный, как пробитый острым гарпуном глянцево-черно-красный морской краб.
— Бинт… У тебя… В доме есть бинт? — прохрипел он.
— Да… Да! Конечно есть!
Я отпустила его, помчалась на кухню. Когда я вернулась с бинтами и тампонами, он уже стянул с себя свою кожаную куртку, пытался вылезти из свитера. Он сидел, привалившись здоровым боком к дивану. Светло-синяя подкладка куртки потемнела, она была вся пропитана кровью. Когда он попытался стянуть свитер, то заскрипел зубами от боли. Откинулся назад. Лицо его прямо на глазах становилось землисто-серого цвета, покрывалось мелким потом, будто он только что вынырнул из-под воды.
— Разрезай…к матери… Разрезай, — прошептал он.
Я выхватила из ящика серванта большие портновские ножницы и торопясь, дрожащими руками стала кромсать свитер прямо вместе с рубашкой, обнажая его бок и спину. Куски ткани, набухшие от крови, влажно шлепались на пол. Он повернулся чуть на бок и я увидела рану. Она была небольшая и выглядела, словно обычный порез с припухшими синеватыми краями. Но из этого пореза по-прежнему толчками выбрасывалась кровь. В крови были и спина, и джинсы, словно кто-то вылил на него бутылку липкого красного десертного вина.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!