На грани - Никки Френч

— Вы как будто решили проведать меня в больнице, — заметила я, не скрывая сарказма. Оба промолчали. Они просто смотрели на меня с отвратительной смесью настороженности и сострадания на лицах. Чего не могу терпеть, так это когда меня жалеют. — А где Клайв?

— Утром уехал. Сегодня вторник. Ему надо было на работу. Сейчас позвоню ему и скажу, что вы проснулись.

— Наверное, я вам уже осточертела, — сказала я доктору Шиллинг.

— Забавно, — отозвалась она, — я как раз думала о том же. То есть наоборот. Мне казалось, это я вам уже осточертела. Мы ведь говорили о вас.

— Не сомневаюсь.

— Не подумайте ничего плохого: мы просто спорили... точнее, обсуждали... — Она оглянулась на Стадлера, но он возился с узлом галстука, старательно отводя глаза. — Я... то есть мы поняли, что были недостаточно откровенны с вами, и решили исправить свою ошибку. Дженни... — Она помедлила. — Дженни, сначала я хочу попросить прощения за назойливость. Вы знаете, что я психиатр, что мне каждый день приходится иметь дело с душевнобольными пациентами. Но сейчас моя задача — помочь полиции поскорее поймать опасного преступника. — Она говорила со мной мягчайшим тоном, как врач с тяжелобольным ребенком. — Вы стали чьей-то навязчивой идеей. Один из способов вычислить преступника — понять, что привлекло его внимание. Поэтому мне и пришлось так настойчиво расспрашивать вас. Но мне известно, что у вас уже есть прекрасный врач, и я ни в коем случае не пытаюсь заменить его. И не мне учить вас жизни.

Я приподняла бровь — саркастически, если такое возможно. Значит, теперь эти двое сговорились обращаться со мной бережно, проявлять «понимание». Заботиться об этой смешной Дженни Хинтлшем, которой так недостает человеческого тепла.

— Надо полагать, вы поняли, что я окончательно свихнулась, — подытожила я. Мне хотелось оскорбить их, задеть побольнее, но не вышло.

Доктор Шиллинг не улыбнулась.

— Вы имеете в виду — вчера? — уточнила она. Я не ответила. Вдаваться в подробности мне совсем не хотелось. — Вы просто не выдержали напряжения. Но теперь все мы рядом. Мы постараемся помочь вам. И все же вам придется нелегко. Мы прекрасно понимаем, в каком вы положении.

Я осмотрела свою перевязанную руку. Почему-то она начинала болеть сильнее, стоило взглянуть на нее, а может, так мне только казалось.

— И чувствуете мою боль? — с горечью спросила я. — В вашем сочувствии я не нуждаюсь. — И добавила тихо: — Только хочу, чтобы все было как раньше.

Я думала, доктор Шиллинг разозлится или покраснеет, но она осталась невозмутимой.

— Понимаю, — кивнула она. — Инспектор Стадлер как раз хотел поговорить об этом.

И она отодвинула стул в сторону. Стадлер подступил ближе. Он смахивал на добродушного местного констебля, который пришел в начальную школу научить детишек правильно переходить через улицу. Смущение казалось особенно нелепым на его лице сластолюбца. Он придвинул второй стул.

— Как вы, Дженни? — спросил он.

Такая фамильярность меня слегка шокировала, я молча кивнула. Он сидел совсем рядом. Я впервые разглядела ямочку у него на подбородке — из тех, к которым так и тянет прикоснуться.

— Вы наверняка не понимаете, почему мы до сих пор не поймали преступника. Вы правы, это наша работа. Не буду ссылаться на специфику работы полицейских, просто скажу, что большинство преступлений можно раскрыть без труда. Потому, что обычные преступники редко обдумывают свои действия. Они бьют жертву, выхватывают у нее сумку, кто-нибудь видит это и запоминает подробности. Нам остается только найти этого очевидца. Но ваш случай совсем другой. Человек, который вас преследует, отнюдь не гений, но он продумывает каждый шаг — это его хобби. С таким же успехом он мог бы совершить любое преступление. Но он выбрал вас.

— Вы хотите сказать, что не можете поймать его?

— Это нелегко.

— Но он приходил сюда. Прямо у вас на глазах.

— Дайте нам время, — с виноватой улыбкой попросил Стадлер.

— Но это же вопрос жизни и смерти, — вмешалась доктор Шиллинг. — Он может напасть в любую минуту. Для него главное — показать власть и ум.

— Плевать мне на его психологию! — разозлилась я.

— А мне — нет, — возразила доктор Шиллинг. — Зная психологию этого человека, мы сумеем быстрее поймать его.

Мы его перехитрим. А чтобы понять, как он мыслит, надо разобраться в том, какой он вас видит. Но боюсь, вам это будет неприятно...

— Без вас мы не справимся, — вступил в разговор Стадлер. — Но вам придется взять себя в руки, как следует все обдумать и вспомнить, не случалось ли с вами чего-нибудь необычного.

— Этот преступник не просто местный вуайерист, — подхватила доктор Шиллинг. — Скорее всего вы не раз встречались с ним на улице. Он может оказаться одним из знакомых, который вдруг зачастил к вам — или, наоборот, пропал. Он стремится продемонстрировать свою силу, поэтому главное для него — во всех подробностях знать, как вы живете. Возможно, у вас в доме что-то появилось или очутилось на неожиданном месте. Так он дает вам понять, что он всесилен.

Я фыркнула.

— Не столько появилось, — ответила я, — сколько исчезло.

Стадлер насторожился:

— О чем вы?

— Вам это не поможет. Вы когда-нибудь переезжали из дома в дом? Вещи с трудом удалось впихнуть в два фургона. И еще один понадобился бы для хлама. Для старой обуви, сломанных миксеров, изношенных, но любимых блузочек и так далее.

— Все эти вещи пропали во время переезда? — спросил Стадлер.

— Чепуха, — отрезала я. — Чтобы увезти их все, понадобился бы грузовик и четверо грузчиков. Которых мы сразу бы заметили.

— И все-таки... — начал Стадлер и задумался. Он придвинулся к доктору Шиллинг и что-то оживленно зашептал ей. Потом повернулся ко мне: — Дженни, вы сделаете нам одолжение?

* * *

Мне казалось, я попала на гаражную распродажу, которую устроил слепой. После звонка оба собеседника повезли меня в участок, предупредив, что в особой комнате я увижу самые разные вещи. Доктор Шиллинг взяла меня за руку жестом, от которого меня пробрал озноб, попросила посмотреть на эти предметы и сказать все, что придет мне в голову. Мне же пришло в голову только одно: меня ждет какой-то идиотский фокус.

При виде предметов, разложенных в комнате, я чуть не расхохоталась. Расческа, поношенные розовые трусики, пушистый плюшевый мишка, камешек, свисток, несколько карт с порнографическими снимками.

— Честное слово, — не выдержала я, — не понимаю, чего вы от меня...

И вдруг меня словно двинули ногой в живот и одновременно ударили током. Вот он. Симпатичный медальончик. В голове закружились воспоминания. Сутки в Брайтоне на первую годовщину свадьбы. Мы поездили немало, но так хорошо, как в Брайтоне, нам нигде не было. Мы бродили по грязноватым улочкам у набережной, смеялись, заходили в сувенирные лавки, высмотрели у ювелира эту вещицу, Клайв купил ее. И еще одно глупое воспоминание всплыло откуда-то из глубины. Той ночью в отеле Клайв раздел меня донага, а медальон не снял. Он висел у меня на груди. Клайв поцеловал сначала его, а потом грудь. Невероятно, как прочно врезаются в память такие моменты. Я вспыхнула и чуть не расплакалась. И схватила медальон, ощутив на ладони его привычную тяжесть.