Переступить черту. Истории о моих пациентах - Карл Теодор Ясперс

В общих чертах, видимо, преступницы поначалу отрицают свое преступление. Единственные, кто сразу признается, это и так неполноценная Мари Г. и случай Плашера.

После более или менее упорного сопротивления они затем признаются. Здесь бросается в глаза, как часто сведения неясны и противоречивы. Уровень развития девушек не позволяет им еще делать хоть в какой-то мере ясные самонаблюдения. Это одна из главных сложностей для оценки. При подверженности влиянию молодой души суггестивные вопросы действуют еще совсем иначе, чем у взрослых. Чувство правды еще не совсем выражено, и некоторое беспокойство, некоторый страх совращает их на неверные показания. Тоща они надеются лучше оправдаться, если они, не зная никакого мотива, обвиняют себя в нежелании службы, в качестве мотива указывают гнев, плохое обращение, плохую еду и т. д. (случай Шпитты в журнале Хенке Ева Б.). Гросс часто слышал от ностальгических преступниц: «Не знаю, почему я должна была так действовать». Они, вероятно, говорили правду, также М. Беллинп «Она сама этого не знает».

Конечно, существует также опасность вопросами внушить юным преступницам ностальгию там, где ее не было. Однако с учетом личности и всех обстоятельств преступления эта опасность представляется не чрезмерно большой. Даже Еве Б., которая заговорила о ностальгии только в ответ на вопросы врача, можно в этом поверить. За исключением приходят к этому, если предпочитают не предложение абсолютной загадки. Ошибки в таких случаях возможны, и их оценка часто не остается без сомнений.

Отмечается, впрочем, много раз не просто отрицание преступления, а даже ложь, и именно также у обычно нравственно не неполноценных. Аполл. сочиняет историю, что она опрокинула бутылочку с лекарством штопальной иглой. Ева Б. притворяется, возможно, больной. 1-й случай Хеттиха утверждает, что дала дымящуюся серную кислоту из лучших побуждений. Рюш, якобы, случайно устроила пожар и даже пишет угрожающие письма, которыми она хочет отвести от себя подозрение. Все впоследствии исправляют эти ложные показания. Видимо, в природе детской души не принимать точно правду в страхе и боязни. Я еще раз напоминаю о девушке, которая из тоски остаться у матери и из боязни школы симулировала физическую болезнь(?).

Примечательно поведение раскаяния. Отдельные индивиды охватываются им сразу после преступления (Хонбаум, 1-й случай Хеттиха), другие — и их, видимо, большинство — склонны к кратким приступам раскаяния, причем оно не является продолжительным и не оказывает глубокого влияния на душу (Аполл., Ева Б.). Некоторые не испытывают никакого раскаяния (Шпитта в журнале Хенке). По показаниям преступницы представляется, что с увеличением умственного развития мысль о совершенном убийстве все тяжелее тяготела над Аполл. Еще не соответствует детской психике был» мучимым продолжительными угрызениями совести, тем более, что некоторые преступницы от ностальгии, поскольку у них нет чувства быть побежденной злым побуждением, с которым они боролись, вероятно, едва ли чувствовали вину.

На важный вопрос, что выйдет из преступниц от ностальгии, к сожалению, еще нельзя ответить. От них ожидают по праву, что они, в противоположность нравственно неполноценным поджигательницам, оказываются социальными, но также, что они, вероятно, в своей жизни еще проявят кое-какой психопатический симптом. Дольше всех после преступления наблюдаются до сих оба гейдельбергских случая. Они обе развивались очень благоприятно, правда, Аполл. в безопасности жизни в лечебнице. Ева Б., однако, выказывает в месте службы полную удовлетворенность и не допускает никаких проступков.

Перед тем, как мы остановимся на кратком уголовном рассмотрении, могут быть позволены еще некоторые разъяснения о нозологическом месте ностальгии. Утверждать, что ностальгия представляет собой особую разновидность болезни, непременно противоречило бы современным психиатрическим взглядам. Еще Дамеров утверждает, что это одно из многих названий болезни, которые выбираются по более близким или более отдаленным поводам.

Но никто не будет сомневаться в том, что в типичных случаях, которые остаются при попытке распределения по известным картинам болезни, ностальгия симптоматологически является самым отличительным признаком того, что внешний повод — удаление из родительского дома — всегда тот же, что и остальные симптомы, и сопровождающие обстоятельства имеют многократное сходство, так что обобщение этих состояний под симптоматологическим понятием «психоз тоски по родине», «ностальгия» правомерно.

После выделения всех случаев, которые, несомненно, эллиптичны, маниакально-депрессивны, оставшиеся случаи, выходящие за пределы симптоматологического, имеют, однако, по существу, обоснованную связь. Патологическая ностальгия — это не особый психоз, а типичная реакция, наряду со многими другими, у конституционально слабых индивидов. Как мы в широкой области дегенеративного психоза вообще не можем установить никаких отграниченных картин болезни, а различаем типы личностей, с одной стороны, и типы реакций на внешние влияния, с другой (например, псевдологлсты, с конституциональными расстройствами, возбужденные, безудержные и т. д. — с одной стороны, тюремные психозы, психозы менструаций — с другой), так мы не можем также трактовать ностальгию как особую болезнь, только как характерную реакцию, например, аналогично психозу заключения.

Индивиды, которые охвачены ностальгией, могут быть различного вида, что у них есть общего, так это психопатическая конституция. Это могут быть слабоумные и одаренные, морально неполноценные и нравственно высоко стоящие индивиды. Характерная, чистая, типичная ностальгия обнаруживается, однако, не у слабоумных и не у морально дегенерированных индивидов. Если при ностальгическом преступлении встречается слабоумие или moral insanity, то это осложнение, которое имеет с ностальгией только ту связь, что они представляют собой дегенеративное состояние, в то время как ностальгия является дегенеративной реакцией[37].

Но если мы также слабоумие или моральную неполноценность не рассматриваем как необходимое для ностальгического преступления, то все же, как мы видим, всегда имеется предварительное условие — относительно детская ступень развития. Это также является причиной, некоторые в стремлении подвести случаи под употребительную схему относят их к разряду слабоумия. Это не слабоумие, а оставшийся узким из-за воспитания и окружения горизонт, не отсутствие морали, а ограниченность чувств на детские области жизни, которые обнаруживаются у ностальгических преступниц.

Во главу уголовного рассмотрения можно, видимо, поставить тезис Гросса: «Врача нужно постоянно спрашивать, если предполагают ностальгию в качестве причины преступления». Граница болезненного в таких случаях всегда близка, и дело психиатра оценить, где ее преступили. Это нелегкая задача. Требуется, естественно, подробное обследование всей личности и всех обстоятельств преступления. Затем нужно тщательно выяснить, насколько играют роль ностальгия, неудовольствие и нежелание служить. Ведь первое — это нравственно индифферентное, не обосновывающее вину расстройство, в то время как последнее представляет собой мотивы, сразу же расцениваемые как нравственные. Чем больше на первый план выходит неудовольствие, которое, видимо, едва ли может стать болезненным аффектом, тем больше можно предполагать нормальную, аморальную мотивировку и вменяемость.

Если в конце концов остается одна ностальгия, то нужно принять во внимание ее силу. Возможно,