ПереКРЕСТок одиночества 4: Часть Первая - Руслан Алексеевич Михайлов

— Общались?

— Пытался. Но там и слова не вставить — его как прорвало. Во всем обвиняет поработившую его Лизаветту, кричит, что большую часть времени провел на цепи как собака, что единственное в чем он виновен, так это в принятии куска хлеба от подлой кумы Лизаветты, но и то лишь из вполне честного желания пожить еще хоть немного. Каждый мол хочет жить. На наши вопросы отвечает неполно, юлит как может и почти на все находит обеляющий его ответ.

— Ожидаемо — кивнул я — У него было время подготовиться за эти дни.

— И что с ним делать?

— Судите его. Прямо в Холле.

— Фарс и клоунада. Мы ведь все знаем, что его ждет — запертая снаружи комнатушка, трехразовое питание, помывка раз в неделю и доступ к библиотеке.

— А и пусть себе. Главное дать ему эту безнадежную попытку себя оправдать. Пусть выступит с пламенной речью перед жителями Бункера. Пусть попытается что-то доказать. А затем в комнатушку его на веки вечные. Ну почти — раз в месяц можно дозволять ему свидания или выводить на общие приемы пищи, чтобы совсем уж не одичал, а люди иногда вспоминали о нем.

— В комнатушку на веки вечные — задумчиво повторил Михаил Данилович — Напомни, Охотник, как ты деньги раньше зарабатывал?

— По-разному — хмыкнул я — Но вы ведь не о куме Евгении хотите со мной поговорить, Михаил Данилович?

— Нет, конечно. Что о нем разговаривать? Пустой жалкий человечишка. Да ты пей чай-то.

— Спасибо.

— Слышал, что большую часть почти боевых трофеев с умершего убежища ты отправил на склад Холла, а не в Замок.

— Все верно.

— Можно спросить почему? Не пойми неправильно — мной не жадность сейчас руководит. Просто непонимание, если правдивы слухи о том, что в том грузе есть кое-какое оборудование и инструменты.

— Есть — подтвердил я.

— Но ведь Холлу они не нужны. Всем ремонтом занимается Замок.

— Согласен.

— Так для чего же…

— Ну вам же все это надо?

— Конечно надо! — старик даже привстал со своего кресла — Даже необходимо!

— Так купите — рассмеялся я — Выменяйте на талоны или на другое что, хотя кое-какие инструменты купить е сможете. Они должны на хранении в Холле. Вы тоже поймите меня правильно, Михаил Данилович. Я ведь не пытаюсь добиться независимости Холла или еще чего столь же глупого. Холл никогда не будет независим от Замка, а Бункер всегда должен оставаться единым целым.

— Но?

— Но мне инстинктивно не нравится ситуация, когда все блага находятся на недоступных нам складах за семью замками и непонятно где. Я всегда прокручиваю в голове возможные чрезвычайные ситуации. К примеру, мы вот сейчас пообщаемся, вы подцепите от меня тот вирус и через пару дней все население Замка сначала заболеет, а потом и вымрет благополучно.

— Вот спасибо тебе за мысли такие добрые…

— При этом эти вот буферные двери между Замком и Центром окажутся запертыми. Двойные стальные двери. И стальные решетки внутри кирпичных стен.

— Ты к чему ведешь?

— Как мы сможем попасть в мертвый Замок? — спросил я — Как мы сможем открыть запертые изнутри двери? Как сможем пробить стены, не имея столь банальных инструментов как кувалды и пилы по металлу?

— Вряд ли вымирание будет столь внезапным, что хоть кто-то из жителей Замка не сможет отпереть внешнюю дверь — возразил Михаил Данилович — Мы ведь тоже хотим жить. Если свалимся с вирусом — я первым отдам приказ о разблокировке.

— Хорошо — кивнул я — А если вас атакуют со стороны замкового гаража и всех убьют?

— Кто?

— Да кто угодно. Начиная от наших же спятивших землян с оружием, продолжая луковианцами и заканчивая здешним безумным зверьем. Скажете, что никто не станет нападать?

— А ты себе это как представляешь? Девяностолетние ревматоидные штурмовики с берданками и шаркающей походкой? Смешно… грустно, но смешно…

— Оставив пока штурм в стороне. Но всякое ведь может случиться. Замок может умереть, а мы об этом даже и не узнаем из-за толстых стен и дверей. А как поймем, что никто не несет еду в Центр и Холл, то… опять же надо будет как-то пробивать стены или отжимать двери. А я почему-то уверен, что сделать это будет очень непросто.

— Замок надежно защищен со всех сторон — вздохнул Михаил Данилович — М-да… Понял я тебя, Охотник. Оборудование и часть инструмента мы выменяем, а остальное пусть лежит до поры до времени. Позже разберемся. Так?

— Так.

— А насчет независимости Холла — частично ты ее уже добился. Полный медвежатиной ледник, выращивание съедобной травы, пополняемый пусть небольшой, но все же склад с дефицитнейшими продуктами и медициной. Умри Замок — и Холл будет жить.

— Будет жить хотя бы какое-то достаточно продолжительное время — кивнул я — Но это не независимость, Михаил Данилович. Это автономия. И к ней должно стремиться любая разумная ячейка общества — будь то обычная семья или затерянное в инопланетных снегах чужой планеты крохотное убежище. Хотя на самом деле нет у Холла никакой автономии. Просто он получил возможность добавить калорий в ежедневную пайку…

— Ладно. Там мы можем долго спорить без всякого толку. Меня ты не убедишь. Я всегда был и остаюсь привержен идее центрального управления и пропорционального распределения благ. До твоего появления Холл был грязной неблагодарной богадельней. Но мы кормили всех как могли и привечали новоприбывших — не требуя с них в ответ ничего.

— Не требовали — согласился я и предложил — Сменим тему?

— С радостью — проворчал глава Замка — Но тема приятней не станет. Пальмира нуждается в срочной помощи. Счет у них пошел на дни.

— А Пальмира это…

— Одно из старинных и крайне необычных убежищ. Возможно самое старое убежище из существующих. И уж точно именно Пальмире хоть немного, но обязаны своим существованием все остальные убежища и все ныне живущие здесь во льдах старики.

— Ого… — откровенно заинтересовавшись, я отхлебнул чая и закурил последнюю сигарету из прибереженных лично для себя — А можно подробней?

— Интересно стало?

— Еще как. Я всегда задумывался над прежними временами Пристолпья. Что ждало здесь внизу отсидевшего свой срок самого первого сидельца? Хотя ответ очевиден…

— Смерть — глухо подтвердил Михаил Данилович — А что еще могло ждать раздетого сонного испуганного старика, что вдруг оказался в ледяной пустоши при минус тридцати? Первый сиделец умер бесславно, и никто никогда не узнает его имени. Как и многих других имен.

— Да уж — медленно произнес я — Никто ведь